Когда она вернулась от подруги за полночь, Куприянов процедил сквозь зубы:
— Чтобы это было в последний раз!
Она вспылила, сказала ему что-то обидное. Он ответил. Тогда она закричала, что подаст на развод. Куприянов ударил ее. Его привычная любезность и веселая улыбка словно испарились. Глаза горели ненавистью. Она не узнавала своего мужа. Это был другой человек, не тот, за которого она вышла замуж.
Тогда она подстроила ему ловушку с помощью лучшей подруги и ушла с гордо поднятой головой…
Но Куприянов решил показать, что от него не уйдешь!
Шоссе было совсем рядом. Она видела вдали огоньки машин. Но до шоссе еще надо было добежать, а неизвестный догонял ее.
Куприянов хотел ее напугать, заставить вернуться. Но теперь она боялась его всерьез. Он послал кого-то убить ее собак. Он почувствовал вкус крови. Она не раз видела, как его глаза наливаются гневом…
Она бежала изо всех сил. И вдруг увидела темную фигуру не позади нее, а впереди! Когда же он успел ее обогнать? Она рванулась в сторону, но убежать не успела. Человек схватил ее и повалил на землю. Он рванул на ней одежду и сдавленно прошептал:
— Молчи, а то убью!
Какое-то мерзкое, потное лицо.
Она отчаянно закричала:
— Помогите!
Неизвестный левой рукой зажал ей рот. От прикосновения грязной руки ее чуть не стошнило. А в его правой руке сверкнул нож. Он прижал лезвие к ее горлу, холодная сталь заставила ее замолчать. И в этот момент на шоссе появилась милицейская машина.
Бывают же счастливые моменты!
В милиции нападавшего знали. Он отсидел срок за изнасилование и всего год назад вышел на свободу. Он не сказал, кто его нанял. Молчал на допросе. Но Кира не сомневалась, что его послал Куприянов. Она попрощалась с подругой и перебралась в другое место.
МИД. Зал для переговоров
Во время переговоров перед Громыко лежала папка с директивами, но он ее не открывал. Если речь шла о сложных разоруженческих материях, где фигурирует масса цифр и технических подробностей, он зачитывал только цифры. Все остальное держал в голове, хотя его партнер — государственный секретарь Соединенных Штатов преспокойно листал толстые папки и, не мудрствуя лукаво, зачитывал самые важные пассажи, чтобы, не дай бог, не ошибиться.
Переговоры шли трудно. Обе стороны повторяли одни и те же формулы. Казалось, что крутится заезженная пластинка. Все аргументы были исчерпаны, а выйти за рамки утвержденных инструкций оба министра не могли.
Американский государственный секретарь предложил Громыко:
— Давайте сделаем так. Когда мы обсуждаем, например, берлинские дела, то вы начинаете беседу, скажем, с вопроса, известного нам под номером пять. Я ссылаюсь на ответ номер восемь. После этого мы пьем виски и расходимся. Вы возвращаетесь в Москву для отчета о беседе, а я в том же духе докладываю президенту…
И он сам рассмеялся. Громыко, по обыкновению, шутки не принял. Завершая беседу с американцами, говорил:
— Ну что же, я могу доложить советскому руководству и лично Юрию Владимировичу Андропову, что в результате обмена мнениями мы с американской стороной договорились о следующем…
Первый заместитель министра Логинов сказал на ухо послу Добрынину:
— Обратил внимание? Коронный номер Громыко. Уже прощаются, уже партнер расслабился. И тут он как бы подводит итог. Излагать американскую позицию, слегка играя словами и чуть-чуть приближая ее к своей. Неопытный партнер всегда это пропускает. Громыко вроде бы всего лишь повторил их слова, а в реальности сдвинул их позицию в нашу пользу. В следующий раз он продолжит давить дальше, отталкиваясь от уже достигнутого.
Всех пригласили в зал — обедать.
— Не припомню таких тяжелых переговоров, — пожаловался Добрынин.
— Вообще ситуация ухудшилась, — согласился Логинов. — По всем направлениям. Только Андрей Андреевич держится и не дает нам впасть в уныние… Я, конечно, с восхищением наблюдаю за тем, как он ведет переговоры. Вот у кого учиться терпению! Он часами может выбивать из собеседника самые крохотные уступки. И, только убедившись, что лимон выжат до конца, переходит к следующему вопросу. И ведь ему почти всегда удается сделать так, чтобы за ним осталось последнее слово. Он накапливал второстепенные выигрыши, пока они не складывались в крупный успех.
К джентльменам присоединилась жена американского государственного секретаря. Разнесли шампанское. Когда все стояли с бокалами, Громыко попросил ее:
— Скажите вечером своему мужу на ухо одно слово: мир.
Она согласно кивнула:
— Хорошо, я так и сделаю, а сейчас я говорю вам на ухо: мир.
Советские дипломаты вернулись в кабинет Громыко.
Посол Добрынин предложил министру:
— Андрей Андреевич, используйте запасную позицию. Я чувствую, что американцы на нее согласятся. И можно будет подписать соглашение. Хоть какой-то успех.
— Чувствовать — мало, вы можете мне гарантировать, что они согласятся? Не будем спешить. Может, и не понадобится отступать!
Министр с нравоучительной интонацией заметил:
— Нельзя уступать на переговорах. Надо набраться терпения, и они сами предложат часть того, что мы просим. Но и тогда не надо спешить соглашаться. Надо выжать больше. Они пойдут и на это. Вот когда получим половину или две трети того, чего у нас не было, вот тогда будем считать, что мы — настоящие дипломаты.
Кремль. Комната заседаний политбюро
Андропов подвел черту:
— Я думаю, выражу общее мнение, если скажу, что мы полностью одобряем работу нашей делегации во главе с товарищем Громыко. Нет возражений?
Члены политбюро согласно закивали.
— Остался еще один важный вопрос — о режиме работы членов политбюро, кандидатов в члены политбюро и секретарей ЦК. Константин Устинович, пожалуйста.
Черненко пожаловался:
— Не выполняется наше прежнее решение — ограничить время работы с девяти утра до пяти вечера, а товарищам, имеющим возраст свыше шестидесяти пяти лет, предоставлять более продолжительный отпуск.
Андропов заметил:
— Можно по-всякому смотреть на возрастной состав политбюро. Здесь концентрация политического опыта нашей партии, и поэтому поспешная, непродуманная замена людей не всегда может быть на пользу дела… При перенапряженном ритме мы можем потерять гораздо больше, чем приобрести… Прошу установить каждому члену политбюро день, когда он работает в домашних условиях. И в выходные дни обязательно надо отдыхать.
Председатель Комитета партийного контроля Арвид Янович Пельше, очень худой, с пергаментным лицом, много старше Андропова, проявил трогательную заботу о генеральном секретаре:
— Главное, чтобы ты сам, Юрий Владимирович, точно этот режим соблюдал, берег себя и следил за собой.
