Вернувшись, сели опять за стол. Алтынник выпил еще полстакана и после этого помнил себя уже смутно.
Почему-то опять разговор зашел насчет возраста.
– А мне вот скоро тридцать пять годов будет, – сказала Людмила, – а никто мне моих годов не дает. Двадцать шесть, двадцать восемь от силы.
– Еще взамуж десять раз выйдешь, – сказал Борис.
– А у нас Витька Полуденов, – вмешалась в разговор бабка, – со службы пришел, взял за себя Нюрку Крынину, а она на двадцать лет его старше и с тромя ребятами. И живут меж собой лучше не надо.
Алтынник насторожился. Он понял, куда клонит бабка. Ему стало весело, и он сказал:
– Ишь, бабка-хитрюга. Думаешь, я не понимаю, к чему ты все это гнешь? А хошь вот я, – он хлопнул ладонью по столу, – на тебе женюсь? – Он повернулся к Борису: – А, Борис? А ты меня будешь звать папой и будешь нам с бабкой платить алименты по старости лет.
Эта мысль показалась ему настолько смешной, что он долго не мог успокоиться и трясся от мелкого, может быть, нервного смеха. Но его никто не поддержал, а наоборот, все трое насупились и недоуменно переглядывались. Поняв, что сказал бабке что-то обидное, он перестал смеяться. Старуха сидела, поджав тонкие губы.
– Что, бабка, обиделась? – удивился Алтынник.
– Еще б не обижаться, – сказал вдруг Борис. – Нешто можно старому человеку глупости такие говорить?
– Фу-ты ну-ты, – огорчился Алтынник. – Что за народ пошел. Мелкий, пузатый, обидчивый. В рожу плюнешь – драться лезет. Я ж пошутил просто. Характер у меня такой веселый: люблю пошутковать, посмеяться. Ты говоришь, этот ваш… как его… взял на двадцать лет старше, а я тебе говорю: давай, мол, бабка, с тобой поженимся. Ну ты, конечно, не на двадцать годов меня старше, потому что у тебя дочь мне все равно как мать. А жениться, бабка, мне еще ни к чему. Я, бабка, еще молодой. Двадцать три года. Можно сказать, вся жизнь впереди. Вот армию отслужу, пойду в техникум, после техникума в институт. Инженером, бабка, буду.
Ему вдруг стало так грустно, что захотелось плакать. И говорил он все это таким тоном, как будто к трудному и тернистому пути инженера его приговорили и приговор обжалованию не подлежит.
Людмила, сидевшая рядом с Алтынником, на эти его слова реагировала самым неожиданным образом. Она вдруг встала, покраснела и изо всей силы грохнула вилку об стол. Вилка отскочила, ударилась в оконное стекло, но, не разбив его, провалилась на пол между столом и подоконником.
– Ты чего, Людка? – вскочил Борис.
– Ничего, – сказала она и кинулась в соседнюю комнату.
Борис пошел за ней. Бабка молча вздохнула и стала собирать посуду. Алтынник сидел растерянный. В его мозгу все перемешалось, и он никак не мог понять, что здесь произошло, кого и чем он обидел. Бабка собрала посуду и стала мыть ее возле печки в тазу с теплой водой. За дверью соседней комнаты слышен был глухой голос Бориса, он звучал монотонно-размеренно, но ни одного слова разобрать было нельзя, хотя, правда, Алтынник особенно и не пытался. Потом послышался какой-то странный, тонкий, прерывистый звук, как будто по радио передавали сигнал настройки музыкальных инструментов.
– Ну вас! – махнул рукой Алтынник и уронил голову на стол. Но стоило ему только закрыть глаза, как в ту же секунду он вместе со стулом и со столом начинал переворачиваться, он хватался за край стола, рывком поднимал голову – и все становилось на место.
Дверь из соседней комнаты отворилась, вошел Борис. Он сел за стол на свое место, взял рукой из тарелки кусок огурца и начал жевать.
– Чего там такое? – спросил Алтынник не потому, что это ему было действительно интересно, а просто как будто бы полагалось.
– Чего ж чего? – Борис развел руками. – Обиделась на тебя Людка.
– С чего это вдруг? – удивился Алтынник.
– Не знаю, – Борис пожал плечами. – Тебе лучше знать. Вчерась обещал на ней жениться, а теперь и нос в сторону.
– Кто? Я обещал? – еще больше удивился Иван.
– Я, что ли?
– Вот тебе на! – Алтынник подпер голову рукой и задумался. Неужто вчера по пьянке что-то такое он ляпнул? Да вроде не может этого быть, и на уме такого у него никогда не было. – Ишь ты, жениться, – бормотал он. – Еще чего! Делать нечего. Да если б я захотел… любая девчонка… У меня на гражданке была восемнадцать лет… Художественной гимнастикой занималась. Очки носила минус три…
Борис молча жевал огурец, не обращая никакого внимания на слова Алтынника, и выбивал пальцами на столе барабанную дробь.
Алтынник посмотрел на него, встал и пошел в соседнюю комнату. Людмила лежала поперек кровати животом вниз и тихонько скулила. Именно этот скулеж и показался Алтыннику похожим на сигнал настройки.
– Э! – Алтынник отодвинул ее ноги в сторону, сел и потряс ее за плечо. Она продолжала скулить на той же ноте.
– Слышь, Людмила, перестань, – дергал ее за плечо Алтынник. – Я это самое… не… не… – язык у него заплетался, – не люблю, когда плачут.
– И-и-и-и-ииии, – выла Людмила.
– Вот тоже еще завела свою музыку! – Алтынник в досаде хлопнул себя по колену. – Слышишь, что ли, Людмила? Ну чего плакать? Ведь можно и по-человечески поговорить. Ты говоришь – жениться я на тебе обещался?
Людмила перестала выть и прислушалась.
– А я вот не помню. И не помню, было у нас чего или не было, честное слово. Потому что пьяный был. Ну а по пьяному делу, сама знаешь, мало ли чего можно сказать или сделать. Ведь ты, Людмила, взрослая женщина. Ты старше меня, и намного старше, Людмила. Ты, если правду говорить, по существу мне являешься мать.
Услышав последние слова, Людмила выдала такую высокую ноту, что Алтынник схватился за голову.
– Ой, что же это такое! – закричал он. – Людмила, перестань, я тебя прошу, Людмила. Ну, если я тебе обещал, я готов, Людмила, пожалуйста, хоть сейчас, но и ты войди в мое положение, пожалей меня. Я ведь, Людмила, еще молодой, я хочу учиться, повышать свой кругозор. Зачем тебе губить молодую жизнь? Найди себе какого ни то мужичка, подходящего по твоему возрасту, а я еще к семейной жизни не подготовлен, у меня об этом деле никакого понятия…
Не меняя в своей песне ни одной ноты, Людмила поднялась, села на кровати, спустив ноги на пол, и продолжала выть, широко раскрыв рот и бессмысленно пуча глаза в пространство.
Алтынник отбежал в сторону, прижался к стене. Не смолкая ни на секунду, Людмила стала не спеша отрывать от своей кофточки по кусочку кружева, словно лепестки ромашки: любит, не любит… «С ума сошла!» – похолодел Алтынник. Он выскочил в соседнюю комнату. Борис по-прежнему сидел за столом, но теперь он жевал пирог.
– Борис! – закричал Алтынник.
– Чего? – равнодушно спросил Борис.
– Людмиле плохо. Воды!
– Вон налей, – Борис невозмутимо показал глазами на графин.
