Мир туарегов очень фотогеничен, как и сама пустыня, несмотря на всю суровость и однообразие, как и эта равнина при свете Луны, как и гармоничное, совершенное тело Надии…
– Когда верну ее, то обязательно приедем сюда, в эту пустыню, сделаю все фотографии, какие задумал и опубликую, соберу их в книгу, и то будет самая яркая, самая необычная книга о Сахаре.
Малик бесшумно подошел к нему, присел рядом на корточки и, протянув руку, легко дотронулся до его плеча.
– Пора идти, – сказал он. – Просыпайся.
– Я не сплю… А ты никогда не спишь?
Туарег пристально взглянул на него, но ничего не ответил. Алек и Миранда тоже зашевелились. Алек так быстро поднялся на ноги, будто и не спал вовсе. Давид в очередной раз задался вопросом – что это за люди такие, способные совершать длительные переходы и при этом совсем не спать?
«Должно быть, испепеляющая жажда мести, яростное чувство, постоянно бурлящее в душе, – задумчиво пробормотал, скручивая одеяло и проверяя упряжь своего верблюда. – Не о чем другом не могут думать, вот и не спят… Возможно и я таким стану, если не верну Надию…»
И снова дорога. По мере того, как поверхность земли остывала, в ночной тишине все отчетливей и отчетливей начали звучать таинственные шорохи и потрескивание, будто сама почва, камни на ней и вся земля угрожали рассыпаться на тысячи мелких кусочков.
Потом подул ветер, и небо на востоке посветлело. Наступило утро и пред ними поднялись скалы плато. Солнце ползло по небосклону выше и выше, под его лучами камни начали разогреваться, ощущение холода сменилось удушливой жарой. Незаметно наступил полдень, тени исчезли, скрывшись под верблюдами, что монотонно переступая ногами и раскачиваясь из стороны в сторону, шли вперед метр за метром. Давид почувствовал, что неумолимо проваливается в дрему. Ночью спать не хотелось, как сейчас. Тогда он чувствовал себя на удивление бодро и мир вокруг выглядел четким и резким, не то, что сейчас, когда пыльная дымка и извивающиеся потоки горячего воздуха размывали контуры предметов.
А потом опять наступил вечер. Следом пришла ночь и долгожданная прохлада. Все молчали. Сил совсем не осталось, чтобы вести разговоры. Миранда, шатаясь, вылезла из седла и, отказавшись от еды, забралась в угол, завернулась в одеяло и сразу же заснула.
Подождали, пока поднимется Луна, но пред этим заметили светлое пятно на дороге, спускающееся по склону и движущееся на запад.
– Едут из Аль–Фашера, – заметил Алек.
– Пусть едут откуда хотят, но нам нужно остановить их…
Поискали вокруг что–нибудь, из чего можно было бы построить баррикаду поперек дороги, но ничего подходящего не нашли: камни были либо слишком маленькими, либо очень большими и тяжелыми. Тогда Малик показал на животных.
– Верблюды, – лаконично объяснил он.
Собственно говоря, и так все было ясно – животных заставили улечься по центру дороги, придавили поводья валунами, чтобы они, испугавшись, не разбежались при приближении автомобиля.
Послышался звук мотора, он нарастал, и вскоре на дороге появилось мутное, желтое пятно от фар, света от которых едва хватало, чтобы осветить с десяток метров.
Все спрятались вдоль дороги, разделившись на две группы, по обе стороны. Ружья держали наготове. Старенький грузовик поравнялся с ними и, отчаянно скрежеща тормозами, остановился метрах в пяти от недовольных верблюдов, чуть было не переехав несчастных животных.
Два человека выпрыгнули из темноты, просунули стволы ружей в открытые окна кабины, а третий забежал сзади и целился в кузов.
– Все вылезайте! Живо!
– Господь Всемогущий! Бандиты!– всхлипнул кто–то внутри.
Первым вылез водитель–негр, за ним последовали два испуганных бедуина.
– Что вам надо от нас? – всхлипывали они. – Что вам от нас нужно? У нас ничего нет… Мы сами нищие…
Их заставили пройти вперед и поставили так, чтобы свет фар падал им на лицо. Щурясь и прикрывая глаза ладонями, они напрасно старались рассмотреть тех, кто их остановил на ночной дороге.
– Куда едете? – задал вопрос Алек.
Ответили не сразу. Переминаясь с ноги на ногу, не решаясь сказать, переглядывались. Наконец водитель решился:
– Едем к границе.
– Зачем?
– Ищем груз… – подумав, добавил. – Скот. Скот из Чада.
Давид вышел из темноты и, подойдя к одному из бедуинов, внимательно осмотрел его и, утвердительно кивнув головой, произнес:
– Этот шел с караваном Сулеймана. Он разливал нам чай.
Бедуин попытался было прыгнуть в темноту, но Малик предупредил его, ткнув стволом под ребра.
– Тихо! – пригрозил он. – Где остальные?
Поняв, что сопротивляться не имеет смысла, начали говорить:
– В Аль–Фашере… Сулейман сказал, что мы можем вернуться в Гереда. Хотели забрать верблюдов, что оставили.
Давид обернулся к водителю–негру и спросил:
– Почему он отпустил тебя?
– Я ему больше не нужен.
– Он нанял другой грузовик?
– Нет. Законтрактовал «Грека».
– Какого еще «грека»?
Негр неопределенно пожал плечами.
– Ну, «Грек»… У него есть самолет. Он довезет их до Порт–Судана.
– Когда?
– Утром.
– Утром? – голос у Давида дрогнул. – Сможем приехать вовремя?
Вопрос был обращен к водителю, но тот лишь в очередной раз пожал плечами.
– Никто не знает. Зависит от проколов.
Оно и в самом деле зависело от проколов. Он мог бы и сейчас уверенно заявить, что и на этот раз, когда до Аль–Фашера было рукой подать, удача оказалась не на его стороне, потому что не проехали они и часа, как колесо лопнуло в очередной раз, после чего взбешенный Давид схватил ружье и пообещал перепуганному насмерть водителю–негру разнести череп, если он не поторопится, на что тот попытался вразумить его, объясняя, что если заплата не приклеится, как следует, то все усилия окажутся напрасными и колесо опять лопнет, когда он будет накачивать его, и продолжал трясущимися от волнения руками клеить латанную–перелатанную камеру.
Миранда, измотанная длинным переходом, спала в углу кузова на куче старых мешков, Алек сидел рядом, стерег ее сон и не спускал глаз с бедуинов, Малик же с отсутствующим видом смотрел в темноту, а вся та суматоха, связанная с задержанием грузовика, казалось, не произвела на него никакого впечатления. Теперь он знал, что трое из четырех человек, кого он разыскивал все эти годы, умерли, перестали существовать и знал имя четвертого, ответственного за это. Все остальное зависело от терпения и выдержки. Наверное, в первый раз он был уверен, что месть его достигнет цели и когда это произойдет: этой ночью или на следующий год – значения не имело. Это чувство было составляющей частью всей его жизни, почти что смыслом существования, и избавляться от него он не спешил.
