Кровью.
– Что ты делаешь? – безучастно спросила она.
Тул прикрепил к пакету еще одну трубку с иглой.
– Тул?
Она в ужасе смотрела, как он берет ее руку огромной когтистой ладонью. Она хотела вырваться, но его действия как будто гипнотизировали. Кровь бежала по трубке из его вен, наполняла мешок. Другая трубка, с сияющей иглой, приближалась к ее руке.
– Что ты делаешь?
– Тебе будет трудно, – сказал Тул, – моя кровь тебя вылечит.
Маля инстинктивно отпрянула.
– Ты с ума сошел? Откуда ты знаешь, что она подходит?
– Это один из способов использовать полулюдей на поле боя. Мы были созданы и для того, чтобы отдавать кровь своим людям. Если бы мы пользовались только человеческими лекарствами, на это ушло бы куда больше времени, – он серьезно посмотрел на нее, – но это полевое средство. Оно предназначено для солдат и для экстремальных обстоятельств. Это неприятно. Твое тело будет сопротивляться, когда почувствует мою кровь.
Она, не отрываясь, смотрела на иглу.
– Ты же все равно это сделаешь?
Тул пожал плечами.
– Я бы предпочел получить твое согласие. Твоя иммунная система будет шокирована. Довольно неприятный опыт.
Это было очень мягко сказано.
Несколько минут после того, как он вставил иглу ей в вену, ее тошнило так неудержимо, что она боялась, как бы швы не разошлись. Тулу пришлось держать ее. Он прижимал ее к себе, пока она дергалась и содрогалась, извергая рвоту снова и снова. Все, что съела, и не только. Изо рта у нее лилась кровь, темная, почти черная.
– Ты хочешь меня убить, – прохрипела она, вытирая окровавленные губы дрожащей рукой.
– Ты выздоравливаешь, – сказал Тул, и ее снова скрутил приступ рвоты.
Он прижимал ее к себе мускулистыми руками, и эти приступы сотрясали ее раз за разом. Она дергалась и тряслась, но он держал ее, не позволяя порвать швы слишком резким движением. Когда рвота прекратилась, он принялся ритмично сжимать кулак, качая свою генетически модифицированную кровь в ее вены.
Перед глазами у нее помутилось. Она потеряла сознание. Потом очнулась вся в поту, дрожа от слабости.
– Все кончилось?
Тул торжественно покачал головой:
– Еще нет.
Лихорадка. Испарина. Дрожь. У нее болело все тело. Все кости как будто горели. Она сдалась боли, и боль полностью поглотила ее.
Иногда она видела, как над ней склоняется Тул. Иногда она видела солдатиков. Ошо, Вана и остальных. Иногда Мыша, мальчика, который когда-то спас ей жизнь в Затонувших городах. Иногда старых школьных друзей, которых застрелили ополченцы.
Потом она увидела мать, которая торговалась с капитаном корабля за какой-то артефакт. На фоне черной кожи особенно ярко блестели белые зубы – она улыбалась от радости, заключая сделку. Какая она была красивая…
Она помнила, как мама обнимала ее, как успокаивала, когда на отца находило. Он сидел тогда в их квартире в самом центре Затонувших городов, пил свой байцзю и проклинал местных жителей, которым неведома цивилизация.
Ее терзали кошмары, а просыпаясь, она чувствовала, что под кожей у нее копошатся крабы, а крабы побольше грызут ее внутренности. Она рвала на себе одежду, срывала повязки, пыталась убрать крабов.
Над ней нависал Тул.
– Это моя кровь.
Он схватил ее за руки и держал, не позволяя двигаться, пока твари с острыми когтями бегали у нее под кожей и выгрызали себе дыру у нее в животе.
Иногда она выныривала из бреда и видела Тула рядом. Он терпеливо наблюдал за ней, и тогда она чувствовала себя в безопасности, ощущала признательность, удивлялась, что он до сих пор здесь – что кто-то вообще остается с ней. А потом она снова тонула в кошмарах. В какой-то момент ей привиделось, что доктор Мафуз сел рядом с ней, вытер ей лоб, с грустью сказал ей, что война всегда порождает новую войну.
Всегда, всегда, всегда.
Она хотела объяснить, что это не ее выбор, что она не хотела сражаться. Что она пыталась, пыталась убежать от всего этого.
Но когда она очнулась, рядом оказался не доктор, а Тул, существо, которое решало все свои проблемы насилием и жестокостью, и ей больше не пришлось оправдываться.
Наконец она проснулась окончательно. Солнечный свет играл на голубых водах залива.
Тул сидел рядом с ней, пожирая какое-то животное. Тушка вздрагивала, когда он вгрызался в нее. Кажется, тюлень. Когда она пошевелилась, у Тула дернулись уши. Он посмотрел на нее. Морда у него была в крови.
– Как ты себя чувствуешь?
Маля попыталась заговорить. Голос ее не слушался. Она прокашлялась:
– Лучше.
Она осторожно попыталась пошевелиться и удивилась, ощутив только слабые отголоски боли.
– Намного лучше. – Она приподнялась, поджала ноги, села. – Намного.
Тул подошел проверить. Тронул ладонью лоб.
– Скоро ты сможешь покинуть Побережье.
– Почему ты снова стал сильным? Почему сейчас?
Тул прекратил ее ощупывать.
– Ты меня вылечила.
– Нет. Ты был совсем слаб, когда… когда они пришли убивать нас. Ты просто лежал. А когда ты смог шевелиться, было уже слишком поздно. – Она подавилась всхлипом, вспомнив раздробленные ноги Ошо. – Слишком поздно.
– Так действуют наложенные на меня ограничения, – тихо сказал Тул, – я очень давно не сталкивался с войсками «Мерсье» лицом к лицу.
Он тряхнул огромной головой – раздраженный, совершенно человеческий жест.
– Я думал, что избавился от этого, что больше не чувствую необходимости подчиняться, но я ошибся. Мои бывшие хозяева позаботились об этом. Это в моих генах, и меня воспитывали и дрессировали для этого. Тысячи лет врожденной покорности домашних животных. Я создан так, что должен искать хозяина, а корпорация «Мерсье» владела мной много лет. Когда они напали, я понял, что просто не могу им сопротивляться. Даже сейчас… – он отвел глаза, – даже сейчас мне хочется повалиться перед ними на спину и просить о прощении. – Он снова с отвращением тряхнул головой.
– Но потом-то ты сражался, – сказала Маля, – просто было уже слишком поздно, – в голосе ее была горечь.
– Да, – тихо сказал Тул, – я все испортил.
Вокруг жужжали москиты. Маля попыталась пришлепнуть одного, когда он сел ей на ногу, но она слишком устала. Она снова легла, положив голову на грязную руку, и стала слушать плеск волн и топот ног над головой – стивидоры разгружали корабли. Ей сложно было сообразить, где стояла «Быстрая». Интересно, от нее что-то осталось? Она могла утонуть полностью или ее пустили в переработку.
– Ты сказал, что собираешься открыть на них охоту, – сказала она наконец.
