4. Концепция западной столицы: от империи к республике
В противоположность авторам из первой группы защитники республиканских идеалов, во-первых, принципиально возражают против имперского устройства России, и во-вторых, исповедуют принципы русского европеизма, описывая курс развития современной России как чистую азиатчину, истоки и корни которой они обычно приписывают как раз исторической линии Москвы. В противоположность авторам второй группы, перенос столицы мыслится ими как инструмент фундаментальной переориентации русской политики не на Азию, а на Европу и на глубокую и фундаментальную деимпериализацию России.
Многие политики и интеллектуалы, составляющие ядро этой группы, озабочены политическими импликациями сверхцентрализации, которые искажают реальные пропорции управления страной [Штепа, 2003; Широпаев, 2001]. Им кажется, что сложившаяся политическая архитектура России укоренена в исторических формах правления Москвы. Сама структура российской столичности задает формат и параметры российской политики, сверхцентрализацию и отсутствие свободы. Перенос столицы, считают они, позволит предоставить большую самостоятельность регионам, создать сильные региональные идентичности и переформатировать внутреннюю российскую политику в реальную систему федерации или в конфедерацию наций. Эта перспектива позволяет им также по-новому взглянуть на русскую историю, в которой они находят различные формы подавления Москвой старинных русских княжеств и бросить на нее свежий взгляд с общероссийских, но умышленно и подчеркнуто немосковских позиций.
Москвоцентричность русской истории, считают они, не позволяла до сих пор понять роль Москвы как предательницы общерусских интересов, например, в ходе противостоянии России татарам. Исторические формы правления Москвы в их представлении включали в себя жесткое подавление русских княжеств и внедрение азиатских – прежде всего монгольских форм управления. За Москвой тянется шлейф татарской жестокости, помыкания русскими землями, хитрых манипуляций и каверзных политических интриг. Опять же в противоположность авторам предыдушей группы, большинство этих авторов ищут новую столицу не на Востоке, а на Западе, которая должна не дистанцировать Россию от Европы, а повернуть ее к ней и еще крепче к ней привязать.
Некоторые из этих авторов, заметное место среди которых занимает лидер Национал-Демократического Альянса историк и писатель Алексей Широпаев, склонны демонизировать роль Москвы в русской истории. Они подчеркивают сервилистские причины подьема этого города и его постоянное сотрудничество с ордой. Некоторые важные эпизоды русской истории, считают они, известны сегодня большинству россиян только в пристрастной московской редакции
[35]. Например, легенда о граде Китеже с их точки зрения имела в виду не противостояние татарам, а изначально была написана против Москвы
[36]. Они пишут также об идеологическом контроле московских князей над русскими княжествами. Так, по словам Широпаева, «Повесть о взятии Рязани Батыем» долгое время была своего рода «самиздатом русского средневековья». Москва в изложении этих авторов несет основную ответственность за авторитарные формы правления и подчинение старинных русских княжеств – Тверского, Рязанского и Нижнегородско-Суздальского в эпоху татаро-монгольского ига и Новгорода и Пскова в эпоху Ивана Грозного [Широпаев, 2001].
Перенос столицы предстает в их описаниях, таким образом, освобождением от московского ига, от внутренней колонизации и многовекового рабства, порожденных московским правлением.
При этом Новгород и Псков, которые видятся колыбелью российских традиций свободы и демократии, часто называются представителями этой школы в качестве желательных новых столиц из-за их демократического культурного капитала и республиканских политических ценностей, которые они воплощали. Новые столицы, расположившись в этих городах, свяжут исторической нитью новую Россию с ее собственными автохтонными и самобытными традициями демократии [Можегов, 2006]. Новая столица должна возродить республиканское прошлое русской государственности, похороненное Москвой.
Алексей Широпаев рекомендует на роль новой столицы Новгород, который когда-то был членом ганзейской лиги городов. Этот город, считает он, может стать символом интеграции России с Европой. Возвращение к традициям Новгорода видится им как антидот и противоядие прививкам азиатчины и монгольских политических традиций, полученным от Москвы [Широпаев, 2001].
Здесь Широпаев, по-видимому, следует одной устойчивой антимосковской традиции в русской историографии и политической мысли, в широком смысле совпадающей с западничеством. Эта антимосковская и антисамодержавная традиция была связана с именами Курбского, Радищева, декабристов, Герцена, Тургенева и Георгия Федотова, которые отождествляли подьем Москвы и, в частности, политические процессы в эпоху правления Ивана III, с утверждением традиций русского рабства. Именно Иван III, с их точки зрения, в дополнение к возвышению политического статуса Москвы привнес в российскую государственность византийские амбиции (он был женат на Софье Палеолог) и окончательно подавил тенденции независимости русских княжеств. В наиболее ярком и недвусмысленном виде эта мысль о тождестве Москвы и русских традиций самодержавия и политической несвободы была сформулирована Александром Герценом в статье «Россия и Европа» (1850–1851):
Россия могла быть спасена путем развития общинных учреждений или установления самодержавной власти одного лица. События сложились в пользу самодержавия. Россия была спасена; она стала сильной, великой – но какой ценой? Это самая несчастная, самая порабощенная из стран земного шара; Москва спасла Россию, задушив всё, что было свободного в русской жизни… [Герцен, 1956: 403–404].
