Таким образом, согласно Каганскому, Россия так плотно вросла в Москву своим символизмом, системой транспорта и прочими инстинктами, что перенос столицы неизбежно поставит больше проблем, прежде всего проблем интеграции, чем будет в состоянии решить. Востребованность и социальный запрос на сильное централизованное государство уже выполняется Москвой, и попытки нарушить сложившееся равновесие могут привести к потере такого государства и такой централизованности, на которую в России есть огромный спрос. Альтернативой радикальным шагам в виде переноса столицы Каганский считает эволюционный путь постепенной передачи Москвой некоторых своих неглавных функций другим городам. В число тех ресурсов, организаций и функций, которыми Москва может поделиться, входят штаб-квартиры некоторых крупных корпораций, связанных с нестоличным производством, функции сертификации и тому подобное. Другим важным шагом на этом пути он считает «восстановление бюджетного паритета между федеральным бюджетом и бюджетами субъектов федерации» [Каганский, 2010]. Также выражена надежда, что «технологическая сложность и дороговизна этого шага приведет к тому, что этот проект никогда не будет осуществлен».
Существуют и вполне макиавеллиевские интерпретации возможных импликаций переноса столицы. Некоторые критики считают, что перемещение столицы позволит властям «подморозить» главный город страны и уменьшить в нем уровень ВРП на душу населения. Эта точка зрения опирается на теорию известного американского политолога Адама Пшеворского, который пришел к выводу о том, что протестные настроения возрастают в тех обществах, где среднедушевые доходы начинают превосходить 12 тысяч долларов [Przeworski et al, 2000]. Так как причина протестных настроений усматривается в перекормленности москвичей, то возникает соблазн понизить их доходы путем переноса столицы. Избавление Москвы от столичных функций, считают авторы, позволит урезать доходы москвичей в 2 раза (до 10–11 тысяч долларов) и тем самым сделать их более лояльными и сговорчивыми [Толкователь, 2012].
Политологи Владислав Иноземцев и Сергей Дьячков также усматривают в разговорах о переносе столицы конспирологичский замысел, а постоянное «вбрасывание» этой темы обьясняют особыми интересами или бюрократическими играми чиновников.
Чем более замедляется поступательное развитие страны, тем активнее выдвигаются умопомрачительные по своим масштабам проекты… Но Олимпиады, саммиты, мосты в никуда и тоннели из ниоткуда меркнут перед по-настоящему масштабной затеей – переносом столицы из Москвы [Дьячков, Иноземцев, 2012].
В этой идее они видят попытку законсервировать регрессивный вектор в движении России, изолировать страну в глубине континента, а также закрепить ресурсный характер ее экономики путем передачи столичных полномочий сырьевым территориям. Политологи противопоставляют Россию как естественную нацию «искусственно сформировавшимся нациям» таким как США, Канада и Австралия, для которых переносы столиц имели какой-то иной смысл. Для естественной нации, то есть русских, это решение кажется им неэффективным и неприемлемым. С этими идеями, правда, входят в противоречие их же тезисы о том, что московская бюрократия железной цепью привязана к своим московским активам недвижимости и прочей собственности, которую в случае переезда на новое место не окупят никакие возможные материальные преимущества [Там же]. Альтернативой перемещению столицы им представляется усиление регионализма и постепенное оттягивание у Москвы как властных полномочий, так и финансовых ресурсов.
Иные критики, – например, Ирина Хакамада – высказались в том духе, что хотя перенос может быть частью системы реформ, в ситуации тотальной коррупции такой проект может служить только краже государственных средств в особо крупных размерах (Итоги, 1999).
Обобщение результатов дискуссии
Изложенная дискуссия позволяет сделать несколько наблюдений о стереотипах мышления, систематических ошибках и недоговорках или не всегда обоснованных посылках, на которых основываются аргументы ее участников. В зачинающейся дискуссии по этому вопросу обмен репликами в скороговорке публицистической полемики часто подменяет систематическое обсуждение аргументов в каком-то едином формате.
Наиболее важными параметрами в дискуссии выступают географическое расположение новой столицы, ее размер, обьем функций (особенно роль будущей столицы в экономических процессах), близость к старому политическому центру, транспортная и коммуникационная связанность (connectivity и nodality), а также положение по отношению к уже существующим городам и регионам, в том числе и ее символическая география. Важным параметром выступает также вопрос о новизне столицы – должен ли это быть вновь спланированный город или один из уже существующих городов. В этом вопросе различие мнений определяется противоположностью экономических и символических предпочтений участников дискуссии (см. табл. 1).
Бросается в глаза, что кардинальные географические направления в пространстве страны приобретают явные политические коннотации. Движение столицы на запад соответственно контаминирует с идеологией западничества и политическим либерализмом. Движение столицы на восток чаще всего ассоциируется с различными евразийскими проектами. В некоторых изводах этой дискуссии заметно возрождение анахронизмов, будь то предложения о внедренных имперских столицах или столицах как сакральных центрах, которые плохо совместимы с политическими процессами и практиками современности.
В некоторых случаях идеи о месторасположении мотивируются не только географическими координатами и кардинальными направлениями, но и соображениями сокращения издержек на этот проект за счет использования уже существующей инфраструктуры или транспортных узлов – в Твери, Санкт-Петербурге или Сочи (Громов, Бехтерева, Белковский, Титов).
Среди городов-кандидатов, судя по опросам и мониторингу общественного мнения, нет явных и безусловных лидеров. Из «западных» столиц чаще других городов предлагаются Тверь и, в качестве компромисса между Петербургом и Москвой, другие небольшие города в этом районе (Торжок, Вышний Волочок, Бологое). Среди городов Сибири наибольшей популярностью пользуется Новосибирск. С ним конкурируют кандидатуры Тобольска, Красноярска и Иркутска. Омск является наиболее популярной кандидатурой из городов Южной Сибири. Из городов Зауралья чаще других на эту роль предлагаются Екатеринбург и Пермь. На Дальнем Востоке относительно популярным выбором является Владивосток. Но, как уже было сказано, нет ни одного города, который был бы отмечен исключительной общероссийской харизмой и который можно было бы назвать безусловным лидером списка.
Выбор осложняется еще и тем, что в перспективе стратегии компромисса неясно, каким образом могут быть удовлетворены притязания множества регионов, через которые проходят линии потенциальных разломов. В этих условиях трудно выбрать один из легко локализуемых и решающих швов, который необходимо склеить для сохранения единства страны и который мог бы быть признан таковым всеми субьектами федерации.
Важно обратить внимание на то, что заметная часть участников дискуссии озабочена не столько социальными импликациями существующего положения дел – драматическим уровенем регионального неравенства, политическими рисками и экономической нерациональностью – сколько геополитическими спекуляциями, военными угрозами и проблемами воссоздания империи, с одной стороны, и внутренними проблемами Москвы, с другой. Таким образом, в пропорции значительно более важное место в общественном сознании занимают проблемы имперского, а не национального и государственного строительства.
