Форменное людоедство — но вспомним приведенные чуть выше слова немецкого офицера о том, что в том же 1942 г. военные из частей, стоявших в западных странах, присылали домой одежду и в том числе, конечно, и детские вещи, а как-то иначе простые немцы уже не могли достать чего-то для своих детей!
Так что представляется вполне оправданной оценка О. Ю. Пленкова о том, что «время национал-социализма в Германии было самой глубокой отметкой падения страны».
[827]
Несмотря на «ариизацию» и захваты соседних стран, немцы жили (и ощущали это) гораздо хуже и беднее, чем жители современных им демократических стран Западной Европы.
И недовольство этим в широких народных массах не раз отмечено выше, в том числе отчетами нацистской службы безопасности СД. Поэтому насущной необходимостью сразу же стало соответствующее «воспитание» в лагерях. Молодежь, как мы видели, загоняли с начала 30-х гг. сотнями тысяч в трудовые лагеря, причем, как отмечают историки: «В соответствии с законом о РАД 1935 г., главной функцией женской Службы труда было национал-социалистическое воспитание немецкой молодежи «в духе народного сообщества».
[828] Собственно производство путем их вполне каторжного труда в суровых условиях было, как видим, скорее второстепенной функцией.
В рассмотренных выше воспоминаниях прошедших нацистские трудовые лагеря в 1938–1944 гг. девушек есть одна интересная деталь: «Все авторы, достигшие к моменту написания 80-летнего возраста, происходили из городских семей служащих или мелкой буржуазии, окончили полную среднюю школу. Нацисты считали, что именно эту категорию девушек надо приучать к тяжелому физическому труду в сельском хозяйстве и включить в «народное сообщество».
[829] Можно выделить и другой аспект — образованные и свободомыслящие девушки-горожанки были для нацистов потенциально опаснее, чем их невежественные сверстницы, и именно их в первую очередь следовало «оболванить», подчинив себе их волю и заставив «идти в строю»: «Воспитание товарищества было одной из важных задач женской Службы труда. Товарищество трактовалось теоретиками РАД как подчинение индивида интересам и желаниям коллектива».
[830]
Вопреки утверждению Пленкова о том, что политических противников режима «было удивительно мало»,
[831] в другой его книге можно найти даже краткую сводку репрессий за годы пребывания у власти нацистов: «Более 1 млн немцев в 1933–1945 гг. на разные сроки сажали в концлагеря, 40 тыс. немцев были казнены по судебным приговорам, десятки тысяч — без всяких приговоров. Особые суды с почти неограниченными полномочиями приговорили к смерти 12 тыс. немцев, военно-полевые суды — 25 тыс. солдат (для сравнения — военные трибуналы западных стран вынесли всего 300 смертных приговоров, только часть из которых была приведена в исполнение)».
[832]
Следует уточнить по первоисточникам (западногерманским публикациям 50-х) — цифра в миллион немцев, прошедших через концлагеря при нацистах, относится к периоду еще до начала Второй мировой войны. За 7 лет пребывания нацистов у власти миллион человек (при общем населении Германии в 65 млн) был брошен ими в концлагеря.
[833]
Нетрудно подсчитать, что в этом миллионе заключенных евреи, коммунисты, социал-демократы, участники ликвидированных нацистами профсоюзов, христиане составляли меньшинство (коммунистов и социал-демократов — около 100 тыс., число арестованных до войны верующих исчисляется тысячами, наиболее массовые аресты евреев в ноябре 1938 г. составили около 30 тысяч). Основная часть заключенных в нацистских тюрьмах и концлагерях были самые что ни на есть обычные немцы. Позже, начиная с конца 1941 г., концлагеря станут местом массовых убийств уже других народов — евреев, цыган, славян. Но начинали нацисты с немцев, с их образованных свободомыслящих слоев, которых — уже взрослых — «оболванивали» уже не в трудовых, а в концентрационных лагерях, где к «политграмоте» и каторжным работам добавлялись издевательства и избиения эсэсовцами из охраны.
Ближе к концу войны аресты и заключения в тюрьмы и концлагеря приобрели уже обвальный характер: «Лишь в апреле — июне 1944 г. фашистские органы арестовали внутри Германии около 177 тыс. человек, а за [все] первое полугодие 1944 г. — более 310 тыс».
[834] Миллион арестованных для 1944 г. — это лишь полуторагодовой размер арестов… А миллион заключенных, прошедших через лагеря в 1933–1939 гг., — годовой уровень содержащихся в заключении того же 1944 г.: «К концу 1944 г. в тюрьмах на территории фашистского рейха томились 200 тыс. заключенных, число узников концлагерей превысило 700 тыс.»,
[835] в сумме как раз близко к миллиону.
Историк Г. А. Розанов приводит (по подсчетам восточногерманских исследователей) несколько иные, чем у Пленкова (основывающегося на западногерманских публикациях), данные по жертвам нацистских военно-полевых судов, интересные по хронологии: «Если за пять лет — с начала войны до июля 1944 г. — по приговорам военно-полевых судов было расстреляно за антифашистскую деятельность 9523 солдата и офицера вермахта, то лишь за последние несколько месяцев существования гитлеровской Германии число казненных военнослужащих возросло в 5 раз».
[836] Помимо обычных, «с 13 февраля 1945 г. на всей территории, подвластной гитлеровцам, начали свирепствовать чрезвычайные военно-полевые суды. Созданные в соответствии со специальным указом Гитлера, они состояли из военного судьи и двух офицеров. Их приговор обычно гласил: расстрел или повешение, и приводился в исполнение немедленно. Жертвами этих фашистских судилищ пало 7 тыс. человек».
[837] Казненных (для устрашения остальных) выставляли напоказ: «На фонарных столбах немецких городов и селений, на придорожных деревьях появились страшные гроздья — десятки и сотни повешенных солдат и офицеров. Для устрашения на трупах были прикреплены надписи: «Я здесь потому, что я — трус», «Я изменил фюреру», «Я — пораженец» и т. п.».
[838] Собственно в этом состояла их «антифашистская деятельность» — в том, что в какой-то момент режим усомнился в их лояльности…
