Вдали от загаженных собаками улиц современного Парижа еще сохранилось что-то от мира, где люди и животные жили в согласии независимо друг от друга.
60 тысяч лошадей, коров и овец до сих пор весной мигрируют в Пиренеи. Осенью большие стада овец спускаются с Альп на равнины Прованса. Перегон скота на летние или зимние пастбища теперь считается драгоценным напоминанием о героическом прошлом, и правительство субсидирует фермеров, которые перегоняют свои стада и отары по стране. Но сегодняшние альпийские овцы редко спускаются вниз больше чем на 2 мили. Остальную часть пути они проезжают в грузовиках и часто страдают из-за резкой смены температуры.
Столетие назад некоторые из таких путешествий продолжались несколько недель. Их продолжительность определялась рельефом местности. До высокогорных летних пастбищ Юры и Вогезов и до голых плато Обрак и Кос можно было добраться из городов и деревень за несколько дней. Переходы из южной части Ландов и Северной Испании в Пиренеи, из Лангедока в Севенны и из Прованса в Альпы были гораздо длиннее.
Главным водоразделом для этого потока животных был Прованс. От пустынной местности Кро дороги расходились веером, как система рек. Некоторые стада уходили на запад, в Лангедок, где после сбора винограда местные жители сдавали в аренду пастбища. Другие направлялись в Севенны и Канталь, до которых было больше 200 миль пути. Но большинство дорог Прованса вели к далеким Альпам. Вверх по течению Роны, через мост Пон-дю-Гар, затем на восток к ледникам Уазана; вокруг северной стороны Мон-Венту или по долине реки Дюранс в сторону города Гап; на восток через дикие равнины Вара к Диню; или дальше на юг, по дороге, с которой видно море, через Ниццу в Пьемонт.
Эти дороги для перегона стад, вероятно, самые древние во Франции. По-французски они называются drailles. Это были скорее зоны перехода, чем дороги: ширина некоторых была больше 100 футов. В I веке нашей эры Плиний Старший отмечал, что «овцы тысячами приходят из дальних мест кормиться тимьяном, который покрывает каменистые равнины Нарбонской Галлии». Животные сформировали ландшафт и протоптали сеть дальних троп задолго до того, как к ним присоединились вставшие на две ноги обезьяны. Возможно, некоторые древние пути паломничества древнее, чем святые. Ежегодное чудо появления свежей травы привлекало тысячи живых существ задолго до того, как люди стали посещать храмы и целебные воды.
Когда солнце начинало сушить траву, почти миллион овец, коз и коров затоплял равнины Прованса. Эти огромные караваны создавали вокруг себя особую дорожную атмосферу. Они наполняли воздух пылью и оставляли за собой полосу наполовину обглоданной зелени. Несколько тысяч овец и коз, двигаясь со средней скоростью меньше мили в час в течение двух или трех недель, могли остановить жизнь на значительной части страны. Транспортные компании переносили сроки отправления своих дилижансов, чтобы пропустить стада, которые могли занять мост на полдня или перегородить узкий проход вдоль Роны.
В рассказах о перегоне стад заметна склонность подчеркивать случавшиеся иногда серьезные конфликты. Жители некоторых деревень относились к пастухам враждебно потому, что голодные овцы опустошали их землю, а коровы утаптывали ее. Их полевые сторожа за специальную плату шли рядом со стадами, пока скот не покидал эту местность. Когда эпидемии не позволяли пастухам перегонять скот, некоторые крестьяне распахивали перегонные дороги и пытались объявить эту землю своей. Но когда в начале XIX века было предложено ввести в законодательство ограничения для пастухов, удалось обнаружить очень мало свидетельств вражды между ними и крестьянами. О том, какую выгоду имели от перегона скота общины, чьи земли находились на пути стад, до сих пор говорят названия мест. Сто девять названий содержат слово fumade («фюмад»), что означает «место, на котором рассыпают навоз». Все эти места расположены вдоль троп и широких дорог, по которым перегоняли скот из Лангедока и Прованса в Руэрг и Овернь.
Но и без платы за проход в виде навоза перегон стад не был проклятием. Колонны скота, которые двигались по земле, как лайнеры по океану, были великолепным зрелищем. В Париже в Национальном музее народного искусства и традиций есть красивая экспозиция, где показаны колокольчики и вышитые ошейники для овец, шедших впереди перегоняемого стада. (Эта коллекция была собрана во время экспедиции в Альпы в начале XX века.)
Самые ценные животные были наряжены и украшены, когда начинали путь в горы или когда их вели в церковь для благословения. Коров украшали головными уборами, цветами и флажками, а иногда – деревянными башенками с колокольчиками внутри, которые, как верили люди, защищали стадо от молнии.
Несколько овец и коров могли свернуть в сторону и зайти на поля или в сады, но стадо, переходившее на другое пастбище, не было неорганизованной массой. В нем соблюдался строгий порядок. Впереди шли me noun (кастрированные козлы), за ними все остальные длинношерстные козы, бесконечные ряды овец или коров и великолепные белые овчарки, о которых было сказано, что «знакомство с ними – честь». Замыкали шествие ослы, которые везли на себе вещи пастухов, а также тех ягнят, которые были слишком малы и не успевали бы идти рядом с матерями.
На летнем пастбище пастухи жили в burons («бюрон») – маленьких шале или каменных хижинах. Большинство этих хижин были покинуты, когда ирригация, зимнее кормление скота и появление более специализированных пород положили конец доисторическому перегону скота. Многие каменные «бюроны» можно увидеть до сих пор, но пастушьи жилища самого распространенного типа исчезли полностью. Это были хижины конической формы под соломенной крышей, стоявшие на двух или трех колесах, с печью, с трубой, которую подпирала палка с развилкой на конце. Этот передвижной стог поворачивался так, чтобы человек мог следить, что происходит со скотом, и держать ружье наготове. Иногда в коровье стадо пускали одну овцу, надеясь, что волки съедят эту легкую добычу, а коров оставят в покое. Но часто все стадо защищало эту жертвенную овцу, занимая круговую оборону, если коровы чувствовали запах волка. Да и сами овцы вовсе не были легкомысленными животными, как их современные сородичи, которые часто сами не знают, чего хотят. Те овцы были выносливыми худыми зверями с грубой шерстью и умели защищать свою горную территорию. Было известно, что на высоких перевалах над Шамони соперничающие стада овец выстраивались в боевой порядок и яростно нападали одно на другое.
В начале осени стада возвращались в Прованс и приносили «улыбку жизни в огромную пустыню» (Мариетон). В Пиренеях пастухи, «обожженные солнцем так, что стали похожи больше на арабов, чем на французов, шли группами в своих живописных костюмах (широкий берет, ярко-красная куртка или красный пояс, плащ, как у монахов, или просторная овечья шкура), «ведя пони или мулов, которые везли их вещи – несколько одеял, веревки и цепи, и те большие блестящие медные котлы, в которых они собирают и заквашивают молоко» (Жорж Санд).
Спуск с гор был единственным временем, когда в стадах мог возникнуть беспорядок. Животные, которые родились на горных пастбищах, впервые видели мир людей. Войдя через узкий проход в тесный лабиринт деревенских улиц, они обливались потом от страха и в панике мчались по деревне. Даже для пиренейских овчарок, о которых было известно, что они нападали на медведей, знакомство с цивилизацией было болезненным. В 1788 году ученый и политик Жан Дюсоль исследовал Пиренеи. Однажды утром, когда он готовился покинуть деревню Бареж, его позвали посмотреть на характерную для этих мест сцену. В деревню только что привели овчарку из дальнего округа.
