Сейчас, когда тормоз стал нормой для большинства транспортных средств, такой транспорт кажется более опасным, чем эффективным. Но в то время им пользовались и даже получали от этого удовольствие. Горцы садились на смазанные жиром дороги и, превращаясь в людей-сани, стремительно мчались вниз, в долину. Ботаника, который побывал в Пиренеях перед самой революцией, уговорили присоединиться к одному из этих гравитационных экспрессов. Он жалел лишь о том, что растения мелькают перед глазами слишком быстро и он не может их узнать.
«Мы чувствовали себя так, словно плыли по величавой реке с ровным течением. Иногда нас несло среди такой высокой травы, что мы не видели один другого и кричали, чтобы не разлучиться при попытках обогнуть кусты, гранитные валуны и непредвиденные препятствия. Мы как будто плыли по бурному морю среди рифов и опасностей. Таким образом мы в состоянии близком к бреду вполне благополучно преодолели на невообразимой скорости самые крутые склоны».
До того как появились велосипеды и лыжи, это, вероятно, были самые высокие скорости, которых человеческое тело достигало без помощи двигателя. Определить, какой обычно была скорость саней, можно из рассказа о спуске с северного склона Мон-Венту после паломничества. Каждый год 14 сентября на этого «провансальского великана», чтобы побывать в часовне, где хранились под присмотром отшельника несколько частиц креста, отправлялись паломники. На подъем уходил почти весь день, но возвращение было потрясающе быстрым.
«Они просто скатывались вниз, сидя на корточках на приспособлении из двух досок, которое имело 3 пяди в длину и 3 в ширину
[45]. Если они ехали слишком быстро или приближались к пропасти, они втыкали палку в землю перед собой и резко останавливались. Так они спускались вниз меньше чем за полчаса» (Мистраль).
Паломник на доске, спускаясь с высоты больше 5 тысяч футов, проезжал 13 миль со средней скоростью выше 26 миль в час, то есть тратил на спуск примерно лишь на восемь минут больше, чем велосипедист современной гонки «Тур де Франс».
Если правильно отрегулировать спидометр истории, взгляд на прогресс как на движение по прямой окажется таким же недостоверным, как расписание транспорта в XIX веке. В 1830-х годах предполагали, что от Парижа всего двадцать пять часов пути до порта Кале и тридцать шесть часов до Лондона. Но эти цифры обманчивы. Это были рекордные скорости, они не отражали точное время движения. Компании, которые перевозили пассажиров в дилижансах, составляли свои расписания для того, чтобы привлечь клиентов, а не для того, чтобы они стали историческими документами. Они всегда указывали время при идеальных условиях пути и не включали в него часы, проведенные в ожидании, пока сменят лошадей и подадут путешественникам еду. Кроме того, это время рассчитывалось для самых быстрых дорог. В действительности время поездок сильно отличалось в разных частях страны, даже в соседних. Если бы существовала карта Франции, на которой размер изображаемой местности соответствовал бы времени необходимому, чтобы доехать туда из Парижа, север и северо-восток страны были бы сжаты и долина Роны подтянулась бы к Парижу. Но на западе был бы огромный полуостров (Бретань), а в центре и на юге – огромные выпуклые субконтиненты. Большие участки Лангедока и средиземноморского побережья вытянулись бы далеко в океан. Лондон был бы ближе к Парижу, чем почти вся долина Луары.
Судя по рассказам путешественников, время их поездок никогда не соответствовало графику. Случай, о котором сейчас пойдет речь, имел место в 1736 году, но мог бы произойти в любое время до середины XIX века. Однажды летом этого года в центре Страсбурга молодой художник-гравер из Германии ждал скорый дилижанс до Парижа: он хотел попытать счастья во французской столице. Этот художник по имени Иоганн-Георг Вилле и его друг прошли до Страсбурга 160 миль – из Узингена, который находится по другую сторону от Франкфурта. Когда они пришли на место, то зарегистрировали чемодан Вилле в конторе транспортной компании и решили подняться на колокольню Страсбургского кафедрального собора, которая тогда была самой высокой точкой города. С вершины колокольни друзья увидели всю Эльзасскую равнину и горы Вогезы, по которым их дилижанс скоро будет мчаться к Парижу.
Осмотр достопримечательностей и прощальный завтрак продолжались слишком долго. Когда они появились на площади, дилижанс уже ушел и успел проделать большой отрезок пути. Следующая его остановка была в Саверне, который находился на расстоянии 25 миль к северо-западу.
«Что мне оставалось делать? Единственным возможным решением было бежать за ним. Перед этим прошел дождь, и на дороге кое-где еще были лужи. Галька была скользкой, а единственной моей опорой была моя слабая шпага. От Страсбурга до Саверна 7 лиг. Я прошел это расстояние, как можно дольше не останавливаясь для еды или питья, но догнал дилижанс, лишь когда тот уже въезжал во двор гостиницы в Саверне, где должен был остановиться на ночь».
В этом случае черепахой был дилижанс, а зайцем – человек. По словам железнодорожного инженера, который более тридцати раз ездил в дилижансе из Лиона в Париж с 1830 по 1852 год, обычно эта поездка продолжалась три дня и три ночи, а при плохой погоде – четыре дня. Почтовый дилижанс проделывал тот же путь за сорок два часа, и в нем «люди, с которыми встречаешься, были лучше», но место в нем стоило в два раза дороже, и он вмещал всего четырех пассажиров. То есть настоящая средняя скорость дилижанса Париж – Лион в середине XIX века, если учитывать остановки, была меньше 4 миль в час. Это в два раза медленнее, чем скорость, с которой путешествовали по Галлии римские императоры, и чуть больше чем в два раза той скорости, с какой передвигался Стивенсон и его осел.
В 1843 году безумно торопившийся путешественник, который был готов потратить любую сумму денег, почти на каждой станции получал помощь от сочувствующих ему людей и мог на последнем отрезке пути доехать до Парижа новейшим тогда скоростным транспортом, что, однако, не избавляло его от ужасных задержек. 9 сентября Виктор Гюго вместе со своей любовницей Жюльеттой Друэ отплыли с острова Олерон в Рошфор, оживленный портовый город на побережье Атлантики. В кафе Гюго взял газету и узнал из нее, что его дочь Леопольдина, которая недавно вышла замуж, пять дней назад утонула при крушении речного судна на Сене, у селения Вилькье.
Единственный раз за всю свою жизнь Гюго не мог писать. Но Жюльетта Друэ оставила дневниковые записи о том, как они ехали 350 миль, возвращаясь в Париж. Согласно «Ежегодному почтовому справочнику», поездка должна была занять сорок часов.
В шесть часов вечера Гюго и его любовница отправились в Ла-Рошель; в этом городе они провели ночь. На следующий день (это было воскресенье), когда они садились в дилижанс, ходивший до Сомюра, кучер с такой силой захлопнул дверь, что задрожало стекло в окне. В Ниоре карета ударилась о ворота таможенного поста потому, что лошади и кучер задремали. Утром в понедельник, перед тем как они переправились через Луару у Сомюра, двух лошадей из четырех отпрягли и провели по мостику впереди дилижанса. (Это было сделано, чтобы не платить налог, который брали с экипажей, запряженных четверкой.)
