Возможно, в каждом домысле содержалась крупица правды. Можно даже допустить, что некоторые главари Третьего рейха полагали, что Геббельс со своей пропагандой изжил себя, что в нем уже не было необходимости, так как германская армия изо дня в день одерживала быстрые и впечатляющие победы. И все же представляется крайне невероятным, чтобы Гитлер всерьез намеревался устранить своего министра пропаганды в военное время. Он сам писал: «Примеры доказывают, к каким невероятно важным результатам может привести умело развернутая пропаганда во время войны»
[65].
2
Кроме того, Гитлер отдавал себе отчет в том, что военными успехами в первые недели – а затем и в течение всего 1940 года – он был в значительной степени обязан огромной подготовительной работе, проделанной Геббельсом. Поляки, а позднее и французы, растерянные и деморализованные так называемой «психологической войной», фактически, потерпели поражение еще до начала боевых действий. Никто не может сказать, что могло бы случиться, окажись тактика Геббельса в Польше такой же неэффективной, как и та, что он позднее применил в отношении Англии.
Геббельс начал внимательно изучать методы пропаганды своих противников, и то, что он узнал, не могло вызвать у него уважения: вражеская тактика воздействия на умы людей оказалась на поверку по-детски беспомощной и любительской. В то время как в Польше германские дивизии шли маршем от победы к победе, британские самолеты кружили над Германией и сбрасывали листовки, в которых Чемберлен наивно призывал немцев, пока еще не поздно, порвать с Гитлером.
Вопиющее отсутствие психологического чутья не укладывалось в голове. Геббельс презрительно обозвал глупых бриттов «подмастерьями от пропаганды», а Фрицше не замедлил познакомить с изобретенным им острым словцом своих радиослушателей. Геббельс пошел еще дальше. С удивительной проницательностью он понял, что союзническая пропаганда была полностью лишена идеологической основы, в ней не было ни слова о том, во имя чего велась война. Казалось, среди тех, кто вдохновлял пропаганду противника, не нашлось ни одного человека, кто сам знал бы, зачем и почему они воюют. Именно этот их промах и стал отправной точкой для пропагандистской кампании Геббельса. Неприятелю на все лады задавали один и тот же вопрос: «Какого черта вы ввязались в дурацкую войну?»
Логика была такова: если союзники не понимают, зачем они вступили в войну, то им лучше отказаться от ее продолжения. Но если они упорствуют, следовательно, вся ответственность ложится на них, и только на них. Однако была ли война вообще? Если и была, то геббельсовскому пропагандистскому аппарату, похоже, об этом было очень мало известно. Само слово «война» очень глухо упоминалось в немецкой прессе. Война против Польши называлась не иначе как «кампания» или, в крайнем случае, как «карательная экспедиция», и только.
Тактика замалчивания действительных целей принесла свои плоды: великие победы в Польше не представлялись таковыми в сознании среднего немца. Когда, после всего лишь недельного сопротивления поляков, войска Германии подошли к Варшаве, весь мир содрогнулся, но на улицах крупных немецких городов царило обычное спокойствие. Геббельс и не собирался без крайней необходимости пробуждать энтузиазм масс. Министерство пропаганды нисколько не приукрашивало сообщения генштаба, излагаемые простым и по-военному лаконичным языком. Предполагалось, что немецкий народ должен думать следующим образом: нам подают факты, и ничего кроме фактов, они говорят сами за себя, следовательно, все обстоит именно так, как нам сообщают, фактам можно доверять.
Более того, подкупающая точность донесений с театра военных действий имела также целью повлиять на общественное мнение за границей, и эта цель достигалась. Вскоре сложилось общее впечатление – и об этом говорили во всеуслышание, – что сообщения немцев более достоверны, чем информационные сводки союзников, и что германская печать публикует известия о событиях, о которых затем союзническое командование сообщает только через два-три дня.
Что правда, то правда, в то время в военных сводках немцев не утаивалось практически ничего, поскольку речь шла исключительно о постоянных успехах. Вероятно, именно по этой причине Геббельс мог себе позволить обходиться без цензуры при передаче информации о положении на фронте иностранным корреспондентам. В то же время в Париже и Лондоне газетчики сталкивались со значительными ограничениями со стороны властей. В Париже цензоры буквально демонстрировали торжество глупости над здравым смыслом. А в Лондоне одному иностранному корреспонденту, попросившему дать ему одну из листовок, которые дождем сыпались на Германию, было отказано в просьбе с многозначительным объяснением, что, дескать, «листовка может попасть в руки врага».
Подмастерья от пропаганды…
Геббельс продолжал хранить молчание. Он был всецело поглощен улучшением своего механизма пропаганды, он его совершенствовал до мельчайшего винтика. Он начал составлять и рассылать так называемые учебные письма своим людям в различных округах. Эти документы, как правило не содержавшие более двух тысяч слов, касались всех насущных политических вопросов и указывали, каким образом их следует трактовать с пропагандистской точки зрения. Например, в сентябре и октябре 1939 года в них содержались инструкции вроде той, что мы приводим:
«Самым опасным и хитрым нашим противником была и остается Англия. Англичане сделали все возможное, чтобы окружить Германию кольцом враждебных ей государств. Народ Германии сегодня уже не расколот на десятки других партий, а являет собой сплоченное общество… После окончания польской кампании конфликт с Англией неизбежен, и борьба с ней будет жестокой. Если бы народ Германии оказался без вождя, он был бы беззащитен перед опасностью… Мысль потопить лайнер «Атения» пришла в голову Черчиллю, чтобы втянуть в водоворот войны и Соединенные Штаты…»
И вот самое важное: «Хотя политика Германии в сфере распространения новостей все еще служит целям информации, ее изначальным предназначением является формирование общественного мнения и управление им». Геббельс не собирался выпускать из-под своей диктаторской власти средства массовой информации.
3
Со стороны казалось, что в министерстве пропаганды не происходит никаких изменений. Здание день и ночь охраняли патрули в штатском, автомобиль Геббельса, как и всех остальных членов кабинета министров, сопровождал эскорт полицейских на мотоциклах. Радиопередающие установки внутри министерства находились под строгой охраной. Менее значимые подразделения вроде отдела кадров и архива были переведены в боковые флигели, а департаменты радио, печати и кино переместились в главное здание, чтобы у Геббельса была с ними постоянная и непосредственная связь. Министерство пропаганды перешло на кругл осуточный режим работы, и всем сотрудникам предлагалось проводить двадцать четыре часа на рабочем месте, после чего им предоставлялись сутки отдыха. Для тех, кто оставался на ночь в стенах министерства, были приготовлены армейские раскладные кровати и одеяла.
