Остальные аргументы оказались менее убедительными. Вероятно, самый неудачный из них сформулировал сам Геббельс в одной из своих речей по истечении шести месяцев после начала войны: «Как солдат не имеет права наносить себе умышленное увечье, чтобы избежать отправки на фронт, так и гражданское население Германии не должно калечить свое моральное состояние, слушая ложь, состряпанную пропагандой противника за рубежом. Нельзя ни на минуту терять веру в нашу военную мощь».
Если бы эту мысль отважился высказать вслух кто-нибудь другой, Геббельс первым высмеял бы его в своей неподражаемой язвительной манере. Но теперь немцы дружно смеялись над его высокопарным и неуместным заявлением. В свою очередь Геббельс старался выставить на посмешище тех, кто продолжал слушать иностранное радиовещание, несмотря на грозившее им наказание. «Мы имеем весьма сомнительное удовольствие ежедневно слушать передачи британского радио, – писал он. – Их комментаторы до такой степени безграмотны, а их рассуждения настолько нелепы, что не вызывают ничего, кроме отвращения».
Но никто лучше самого Геббельса не понимал, что все его язвительные выпады бесполезны. Люди были готовы преступить его запрет, но их единственно останавливал страх. Они боялись, что их разоблачат, арестуют и предадут суду. Не Геббельс и не Гиммлер мешали им слушать сообщения иностранных корреспондентов – им было известно, что за первый год войны более полутора тысяч человек были приговорены к заключению в тюрьму или в концлагерь, а в лучшем случае к принудительным работам за то, что они настраивали свои приемники на волну передач из Лондона.
Однако полиции не удалось выявить и схватить подавляющее большинство тайных слушателей «зарубежной клеветы». Абсолютная власть Геббельса в подборе и подаче новостей пошатнулась. Медленно, но неизбежно сообщения из-за границы распространялись по Германии, невзирая на то, что было опасно просто попасть под подозрение в некоей, пусть даже иллюзорной, причастности к иностранным источникам информации. Постепенно расхождения между официальными и неофициальными сообщениями все больше и больше бросались в глаза и зачастую приводили к курьезным ситуациям. Так, например, случилось с одним офицером подводной лодки, пропавшим без вести во время выполнения задания. Германское военно-морское командование объявило его погибшим. Близкие моряка заказали заупокойную службу по усопшему, но еще до ее начала друзья сообщили убитым горем родителям, что их сын не утонул и что он, по сообщению британского радио, живой и здоровый, находится в плену. Отменить панихиду, не возбуждая подозрений властей, было невозможно, поэтому «покойника» отпели чин по чину, хотя все скорбевшие об утрате прекрасно знали, что причин скорбеть не было.
Указ о запрете на иностранные передачи немало способствовал росту недовольства среди населения. Геббельс, постоянно державший руку на пульсе германского народа, получал регулярную и своевременную информацию обо всех изменениях в настроении народа. И он это понимал.
Он также отдавал себе отчет в том, что сообщения о дальнейших успехах германского оружия не могут значительно улучшить положение. Сам факт, что эти победы были одержаны с поразительной легкостью, производил парадоксальное воздействие на обывателя: ему казалось, что война – не более чем прогулка и что солдат на фронте живет припеваючи, в то время как мирное население в тылу терпит лишения. Геббельс направил своих эмиссаров на заводы и фабрики, но они постоянно передавали ему одно и то же: недовольство среди народа растет. Геббельс совместно с министром труда Робертом Леем тут же отдает приказ своим агентам успокаивать рабочих обещаниями: дескать, после войны Гитлер намерен построить шесть миллионов новых домов, где будут жить рабочие, и прекрасные гостиницы, где они смогут отдыхать во время отпуска, он также существенно повысит заработную плату и так далее. Однако рабочие слушали геббельсовских эмиссаров и оставались равнодушными.
Зная о ропоте недовольных, Геббельс пытался возражать им. Рабочие считают, что деятели нацистской партии уклоняются от военной службы? «Девяносто пять процентов вожаков гитлерюгенда были призваны в действующую армию. Четыреста человек из них пали смертью храбрых только во время польской кампании. Сегодня в рядах нашей армии сражаются шестьдесят восемь процентов от общего числа бойцов штурмовых отрядов, а ведь СА – это тоже члены национал-социалистической партии…» Кое– кто поговаривает, что Гитлер не держит своего обещания не воевать на два фронта? «Отличие нынешнего положения от мировой войны заключается в том, что нашим западным границам не грозит даже малейшая опасность. Угроза войны на два фронта осталась далеко в прошлом».
Вскоре после окончания польской кампании – приблизительно в то время и писал Геббельс эти строки – он решил основать новую газету. Геббельс давно перестал писать для «Ангрифф», поскольку в ней весь тон публикаций отличался чрезмерной агрессивностью. С другой стороны, «Фелькишер беобахтер» претерпела мало изменений и продолжала оставаться органом старой мюнхенской клики, из-за чего Геббельс вряд ли чувствовал бы себя как дома на ее страницах.
Новое издание должно было выходить в свет еженедельно. Центральное место среди материалов каждого номера предназначалось для статей самого Геббельса. В них он намеревался беседовать с немецким народом как бы в неформальной обстановке и неофициальным тоном разъяснять и комментировать злободневные вопросы дня, чтобы установить более тесные отношения с миллионами своих читателей. Как Геббельс сам сказал своим сотрудникам, он хотел разговаривать с народом как журналист, а не как член правительственного кабинета.
Такова была внешняя причина, которая побудила Геббельса затеять новое издание. Но он доверительно признался Фрицше, что, на его взгляд, немецкая печать день ото дня становится все более скучной и однообразной. Он заявил: «Пресса должна иметь больше свободы. Ни один человек, будь он даже семи пядей во лбу, не в состоянии написать приличную статью, если его опутать колючей проволокой и бить кувалдой по голове при малейшем подозрении в неблагонадежности». Фрицше отвечал: «Согласен. Но именно вы ввели в наш обиход и колючую проволоку, и кувалду»
[67]. Геббельс промолчал. Своим новым еженедельником он надеялся подать хороший пример для подражания и поднять повыше общий уровень немецкой прессы.
«Рейх» впервые вышел в свет 26 мая 1940 года. Геббельс написал всего две редакционные статьи, а затем в течение долгих месяцев не печатал ни слова на страницах своей газеты. Только в конце 1940 года он нарушил молчание.
6
Геббельс и не пытался с помощью своей пропагандистской машины удушить союзников – в отличие от своих коллег-подмастерьев из Парижа и Лондона, он понимал, что никакие заклинания прессы не вызовут в первый год оккупации ни всеобщего, ни местного восстания в захваченной Германией стране, если только до этого германской армии не будет нанесено серьезное поражение. Своей главной задачей Геббельс считал добиться успеха там, где его сотоварищ по кабинету министров Риббентроп раз за разом терпел сокрушительную неудачу. Задача заключалась в том, чтобы ограничить конфликт и не позволить другим государствам в той или иной форме принять в нем участие.
