2 августа следует продолжение темы: «Страна, воюющая с древнейшими культурными народами Европы и Азии под предлогом спасения духа свободы, сама не имеет ни своего постоянного театра, ни своей постоянной оперы. Антреприза вроде нью-йоркской «Метрополитен– опера» существовала за счет немецкого и итальянского оперного искусства и исполнителей и вынуждена была закрыться, когда разразилась война, из-за отсутствия подходящего репертуара – что весьма и весьма показательно
[88]. Не будь у американцев денег, они были бы самым презираемым народом мира».
Что касается «древнейших культурных народов Европы и Азии», то они, согласно геббельсовской пропаганде, сражались, «защищая все, что ими было создано за двухтысячелетнюю историю».
3
Будь на то воля Геббельса, он бы предпочел забыть о войне с Россией, а заодно и заставил бы весь народ не вспоминать о ней. «Кто сегодня еще говорит об ужасах холодов с января по март 1940 года? И кто в мае или июне 1942 года станет говорить о физических и духовных тяготах этой зимы?» – успокаивало министерство пропаганды своих слушателей 23 января 1941 года, хотя все понимали, что утешение было слабым.
Несмотря на постоянные заклинания Геббельса, что история не повторяется, немцы не могли не вспомнить о другой великой армии, которая вторглась в Россию и погибла. То, что когда-то случилось с Наполеоном, теперь могло произойти и с Гитлером. И Геббельсу не оставалось ничего другого, как взять быка за рога. «Новое прочтение литературы о поражении наполеоновской армии в кампании 1812 года против России заставляет нас обратиться к войне германской армии против Советского Союза… Сравнение с походом Наполеона хромает на обе ноги…»
Во всяком случае, Геббельс на это надеялся. Стремясь отвлечь внимание немцев от бедственного положения армий вермахта в России, его пропагандистский аппарат сосредоточился на растущей военной мощи Японии. «Начавшаяся зима препятствует проведению широкомасштабных операций на Дальнем Востоке, – начал передачу Фрицше, предлагая радиослушателям новую тему. – Между тем мы наблюдаем, как перемещение войсковых соединений на Тихом океане приобретает все больший и больший размах, что и побудило нас заняться этими событиями…» Геббельс уже дал интервью японским журналистам и в нем от имени всего народа Германии отдал японцам дань искреннего уважения за их труды по преобразованию Восточной Азии. Пропаганда пристально следила за каждым «преобразующим» этапом. Победы Японии стали приравниваться к победам Германии, поскольку означали поражение Британии или Америки.
А успехи немецких подводных лодок министерство пропаганды приравнивало по своему значению к победам японцев. О них сообщалось в специальных выпусках новостей под торжественные звуки фанфар. Геббельс не раз и не два говорил, что «германские субмарины группами появляются в Атлантическом океане и настигают свои жертвы, несмотря на сопровождающий их конвой, который было бы правильнее назвать похоронным кортежем».
Причины, по которым центр тяжести германской пропаганды был перенесен с сухопутных операций в России на океанские просторы, более чем очевидны. Подводников окружал ореол таинственности и романтики, их подвиги были сопряжены с риском и даже смертельной опасностью – с ними могли сравниться разве что доблестные летчики люфтваффе. Но главная причина крылась в другом – было совершенно невозможно проверить, как точно их торпеды попадали в цель. Когда вскоре англичане заявили, что суммарный тоннаж их судов, якобы потопленных германскими субмаринами, не имеет ничего общего с действительностью, Геббельс с праведным возмущением написал: «Всеми давно признано, что германские сводки о потерях в войне всегда соответствуют истине.
Цифры, которые мы публикуем, основываются на показаниях честных немецких офицеров и подтверждаются многочисленными очевидцами.
Здесь Геббельс явно лукавил, ибо цифры исходили от него.
В самом начале войны он обратился в военно-морское ведомство и получил исчерпывающую информацию о том, каким образом подводная лодка пускает торпеду во вражеский корабль и что происходит дальше. Оказалось, что определить, попала она в цель или прошла мимо, может только человек, стоящий у перископа. Как правило, у перископа стоит сам командир субмарины, и ему ничто не мешает сообщить своей команде, что цель поражена, а затем доложить о победе командованию. Иными словами, Геббельс убедился в полном отсутствии надлежащего контроля. Даже если бы все сорок человек команды знали, что они промахнулись, все равно они не стали бы возражать и отказываться от почестей и наград за потопленные только на словах корабли. Таким образом, министерство пропаганды могло свободно и без всякой угрозы разоблачения оперировать цифрами по своему усмотрению, и Геббельс широко пользовался этой возможностью.
Успехи германских подводных лодок безмерно преувеличивались, в то время как возможности действенной помощи Европе со стороны Соединенных Штатов соответственно занижались согласно требованиям геббельсовской пропаганды. 18 января 1942 года: «Произведенному в колоссальном количестве американскому вооружению никогда не доведется обрушиться на население Германии, так как благодаря решительным действиям наших субмарин оно никогда не достигнет театра боевых действий…» 3 мая: «Тем временем вражеский фронт терпит одно поражение за другим. Тоннаж их флота – самый главный козырь в условиях войны – со дня на день сокращается с пугающей скоростью…» 21 июня: «Суммарный тоннаж кораблей, пущенных нашими подводными лодками на дно, достиг значения, представляющего чрезвычайную угрозу для морских операций противника, в то время как потери германских субмарин ни в малейшей степени не соответствуют хвастливым донесениям британского и американского Адмиралтейств…» 28 июня: «Так ли уж незначителен тот факт, что только в мае Англия и Соединенные Штаты потеряли суда общим водоизмещением почти миллион тонн?»
Такого рода пропаганда велась на протяжении всего 1942 года вплоть до лета 1943 года. Геббельс лично курировал подводную войну. Он поддерживал постоянную телефонную связь с военно-морским командованием, изобретал новые небывалые подвиги экипажей субмарин, преувеличивал их реальные достижения и драматизировал события.
4
И все же победы подводных лодок не пользовались особой популярностью. Их результат сказывался только впоследствии: если германским субмаринам удавалось потопить достаточное число кораблей союзников, это значило, что англичанам придется затянуть потуже пояса, они не смогут продолжать борьбу, а их самолеты перестанут бомбить Германию. Однако настоящий восторг народа могут вызвать только вполне осязаемые плоды одержанной победы. Люди представляют себе национального героя не в образе шахматиста, который искусными маневрами загоняет противника в матовое положение, а в виде отважного воина, который завоевал новые земли или вернулся домой с богатой добычей и пленниками. На публику производят впечатление герои из плоти и крови, а не команда безымянных моряков, ведущих незримый бой под толщей воды.