Восток тяжело болел остаточными явлениями Советского Союза в жутковатой китайско-сербской редакции. Они сначала не верили в войну, потом боялись ее, потом зарылись в песок и ждали в сумерках своих душ чего-то неотвратимого. Ждали уже семь лет назад: уезжали, почти бежали и продолжали ждать в своих Великих Луках и на Псковщине, не успокаивались, исходили желчью по брошенным территориям, ставя в тупик местных монахов и психологов. Казалось бы, уже все, кто хотел, уехали, забыли, унесли какие-то средства и наладили какие-то бизнесы. Оставшиеся на Сахалине, словно латвийские граждане России, принудительно умытые Европой, продолжали ловить рыбу, глядеть на запад в тоске, а на юг в страхе. Однако жили. Учили детей. Ставили в театре все, что угодно, и неплохо, но — какое-то традиционно ностальгическое по Чехову и никогда — Ми- симу. Японских ресторанчиков с 2005-го не прибавилось, поездки в Японию проходили организованно и бессмысленно. Молодежь экологично изучала айнскую культуру и каталась на зимних трассах, построенных "в расчете и на японцев тоже. Но они что-то не очень ехали кататься. Пик увлечения сахалинским туризмом прошел, и каталась Южная Корея с европейскими мальчиками и девочками, искательницами новых трасс. Вертолет для Сахалина так и не был построен, несмотря на объявленный Центром Сахалинский проект и включение оного в федеральные расходы. Первому регион напоминал древнюю книжку С. Льюиса «У нас это невозможно». Не хотелось летать на дряхлом Ми-8, не хотелось встречаться даже со своими по структуре, потому что народ это был не свой. Мост построили, но местные дороги тянули к нему еще год, потому что администрация затаилась и ждала: вдруг федералы проплатят и это. Президент пару раз выезжал туда с инспекцией и дружбой, с обороной, харизмой и подарками, но потом как-то все больше бывал во Владике, обходя стороной этот Южный: по-прежнему пыльный город с зелеными «американскими деревнями» вокруг, как в насмешку выпиленными в Сахалинской земле, но процветающими и качающими нефть, газ и людей в равных пропорциях, согласно заокеанским планам. Причем, американе там оставили весьма скромные позиции, а европейцы как раз-таки что-то мутили с японцами и купировали обострение отношений.
«Я бы захватил Сахалин просто так, — думал Первый, — из баловства». Владивосток вырос, подпрыгнул в фазе развития до эры пофигизма и догнал Питер. Там начало структурироваться нечто. Повисшие мосты к Русскому острову сняли частично транспортную «засаду», продиктованную ландшафтом. Во Владике кончилась истерика по поводу несоответствия статуса Морских Ворот нового Средиземья, и этот статус начал потихоньку играть на тех, кто вложился в бренд АТР. Россия не рискнула перевести столицу во Владивосток. Но осколки кривого зеркала этой идеи причудливо воплотились в конгломерате функций, и город воспрял как несуществующая столица нового нарождающегося мира. Корейский элемент добавил остроты в бизнес и легких машин в воздух. Китайцы, как ни странно, проиграли корейцам геополитику в городе и остались кормовым элементом. Город стал хитровато улыбаться, заведя себе в истеблишмент «евреев юго-восточной Азии», и пока гонения не пришли — в богатстве процветал их новый Баден-Баден.
Японцы ненавидели Владивосток. Здесь японцев не ждали, изучали, выпутывались из корейских сетей, натаскивали китайцев, а что не успевали — так это в России всегда было. Здесь лепили флот и бесились, что сахалинцы просрали вертолет, потому что купить у корейцев им было легче. И теперь расходов жаль, и такой бренд и тренд потерян. Те крылатые машинки, которые полегче, но и поменьше, уже летали над городом — и ничего, упал один за три года — не много. Да и на воду упал, пилота с девицей его спасли. Владик не единожды провел средненькие сухопутные учения. Сахалинцы не приехали. У них не подошел сторожевик, не выделили пограничников, а также был «лососевый фестиваль»: геокультурная рыбная «рамка», обильным пивом примеряющая ежегодно туристов и рыбников. Тихоокеанский Флот, правда, усердно выходил в море на маневры. Какой-то лихач вне программы учений попытался высадиться на Итурупе, его пугнули гидростроевцы и он улепетывал аж до Японии. Его препроводили со скандалом в русские воды. За сим Первый написал в докладе, что Сахалин и Курилы — это не одно и то же. Курилы великий Чехов сглазить не успел. Они торчали каменистыми скалами посреди смешения времен, но не желали никаких японцев и не верили в «Северные территории». Лидеры этих земель тускло шли на выборы и не рвались к губернаторским креслам и сахалинским нефтям, зато у себя рыли землю и вспенивали море. Приезжая на Курилы в 2006-м, Первый сидел в кабинете начальника и мог излагать там простыми словами про издержки социального Капитала, японскую угрозу и новую онтологию. Из симпатии к Главному заводчику он почти пробил им в Москве прогрессивный налог, но потом в структуре экономического развития России что-то рухнуло опять, и он получил письмо за подписью своего земляка, когда-то уехавшего на Курилы и оставшегося там за их честь воевать и строить. Местный олигарх писал: «Ты дал нам отдохнуть два года, что само по себе явилось чудом нашей советской, в корне своем, системы. Мы успели построить кое- что для врачей и по социалке прогулялись в мелочах. Появился даже некий антропоток, и внуки у моего поколения родились на Итурупе, аж трое. Ты, друг, проявил себя Ельциным, который уже так однажды пошутил с нашей землей, и мы отшутились подпрыгнувшим уровнем жизни и социальных надежд. Курильчане, как ты видел, особый народ: все признательны за передышку, у нас понимают, кто что сделал, и имя твое дает тебе право прилететь ко мне в отпуск или по службе в любое курортное время. Но сегодня налог опять пошел дикий и одинаковый для всех регионов. Осталось несколько соцпроектов и немного средств. Нас обратно сравняли с депрессивными землями, то есть с бездельниками или пустынниками, ну, пока прорвемся на "памяти былых времен ". А далее расползется все обратно. Ты ж понимаешь простой мой бизнес: я, ежели все покрывать Гидростроем буду, то я уже сам себе — государство, а тогда зачем мне оно в Москве, скажи на милость? Пока все строюсь. Твоя война, как я понял, будет сидеть у меня в печенках до ее начала, а потом сразу переместится ко мне в тыл. Нас твои узкоглазые не возьмут, но и средневековую крепость изображать я тоже долго, друг мой, не смогу. Даже ради твоих военных изысков, умерших стратегов, друзей и всей России, которая велика, отступать мне некуда. Погранцов ты прислал на удивление компетентных. Рад, что в Питере люди остались. Служат службу. Аж диву народ дается. Они развели нашу кашу на Средних Курилах, и теперь там поубавилось силовиков-чиновников, но стареют рыбаки, а новых не предвидится. Посылаю тебе икру со своим замом, что-то зачастил он в Питер, присматривает место, гад. Я его не осуждаю — сумеешь, помоги. Так что давай, здоров будь, сыну, жене и дочке кланяйся, да помни, что войну нужно сделать короткой: не тот сейчас век, чтобы мировые войны разводить, сгинет человечество — вот те крест, не простит Господь нам встряхивание мира по пустому поводу. Я старше тебя, разведчик, и лучше понимаю в истории. У меня в Питере внук родился. А деды — они сильны задним умом... Сколько уж раз устраивал Господь нам "золотые века", а мы все не замечаем. Про трупаков твоих знаменитых думаю так: просто с кондачка без следов люди не умирают, у нас над морем носится что-то в воздухе, может быть, души их, а может и мысли. Яне сторонник слушать голоса над морем, особливо японские, воспитан материалистом и строителем, опять же, но что-то есть неисчезающее... у некоторых людей, конечно. Я вот все еще нашего погибшего Губера вспоминаю, а он был земной и не шибко стратег, но любил землю нашу. Вот от любви что-то и остается. Наверное, душа прилетает на место, которое любила. А что вертолет наши не сделали, так то ж очевидно было с самого начала. Завод, друг мой, — чтобы поставить его — нужно, чтоб он кому-то снился. Каждый день. Или в отместку многое можно сделать. Хоть своим мсти, хоть японцам, хоть себе. Человек так устроен. Без куража никак. На Сахалине некому его одухотворить, завод-то твой вертолетный — вот, и оставили меня без всепогодника с винтом, но кораблики пошли, да ты и катался, впрочем. Лежит твой рений, дурашка, пока без движения, надевай погоны повыше, может, что и слепим "за полчаса до войны".
