МОТИВАЦИЯ И ЭМОЦИИ
Теперь я отвлекусь от хронологии событий своей жизни и расскажу, как мы, авторы теории гештальтов, рассматривали проблемы мотивации и эмоций у людей. Я делаю это с целью исправить впечатление, сложившееся у многих современных психологов, что мы занимались в основном изучением зрительного восприятия. Мне также хотелось бы, чтобы психологи поняли, что именно по причине нашего кропотливого подхода к изучению мотивации и эмоций мы разошлись во взглядах со сторонниками схожих теоретических систем, которые пользовались нашими идеями и терминами, но развивали их таким образом, который нс вызывал у меня одобрения. Я обнаружил, что в настоящее время у многих психологов возникла путаница по вопросу о том, кого следует, а кого не следует считать сторонником теории гештальтов.
ГЕШТАЛЬТ В СРАВНЕНИИ С ВЗАИМОСВЯЗЯМИ МЕЖДУ ФИГУРАМИ И ФОНОМ
Начну с различия между «гештальтом» и структурой «фигура — фон». Из стремления к научной точности мы очень тщательно формулировали свои определения. Для Вертхеймера, Коффки и меня гештальт представлял собой любую встречающуюся в природе организованную целостную структуру или функциональное целое. Гештальт может являться зрительно воспринимаемым образом, временно существующим паттерном, таким, как мелодия или танец, когнитивной целостной структурой, такой, как энграмма, или каким-то понятием, например, «правда» или «демократия». Структура «фигура — фон» представляет собой особый случай гештальта, который имеет место только в процессе восприятия. В дополнение к внутренней организации, характерной для каждого гештальта, фигура имеет ясно выраженную форму, четкие контуры и большую выразительность, чем фон, на котором она размещается. Вертхеймер и я использовали структурные образования «фигура — фон» только в отношении зрительных целостных структур. Мой коллега Коффка проявлял больший либерализм в этом отношении и хотел распространить эту структуру на область слухового восприятия и на функции прочих органов чувств.
АФФЕКТИВНЫЕ ГЕШТАЛЬТЫ
Мы полагали, что, по крайней мере, когнитивные компоненты мотивационных и эмоциональных состояний представляют собой гештальты, и были уверены в том, что анализ гештальтов может оказаться полезным для их понимания. Мы обсуждали потребности как силы, придающие уже существующим гештальтам личную направленность, которую мы назвали характером потребности.
Таким направленным гештальтом может быть воспринимаемый образ, например, звук падающей воды, который слышит человек, испытывающий жажду, или познавательный образ, например, идея о воде. И наоборот, когда личная потребность удовлетворяется, направленный характер, придаваемый гештальту, разрушается. Коффка отмечал, что после того, как мы плотно поели, даже самая изысканная пища теряет для нас привлекательность.
Когда направленный характер, связанный с проблемой, является достаточно сильным, страдает способность человека решать проблемы: он может проглядеть изящное и правильное решение. В исключительных случаях могут организовываться неверные, неправильно адаптированные гештальты. Пример этого описал один из моих студентов, Шульте, в статье о развитии параноидальных бредовых состояний, опубликованной в 1924 году. Он описал последовательность, в которой некоторые ситуации требуют отношений типа «мы»; индивид не в состоянии ощущать себя частью коллектива и соответственно действовать, даже если его остро влечет желание ощутить себя членом какой-то группы, и таким образом постепенно формируется обманчивое осознание своей связи с другими людьми как компенсационное удовлетворение его потребности. В одной из своих статей я описал, как навязчивое состояние способно приобретать характер очень энергичного существа, которое как будто живет внутри человека. Навязчивые состояния часто бывают неправильно адаптированными, поскольку они способствуют формированию у человека целого мира представлений, концентрирующих-ся вокруг одной темы. Однако при этом я добавлял, что иногда навязчивые идеи могут «находиться на службе» у более сильной потребности, как, например, в случае г ученым или историком, поглощенным поисками истины. В таком случае сила их мысли, создающая целостные, завершенные представления и сохраняющая их в течение продолжительных периодов времени, способна вызвать к жизни новые восприятия или реорганизацию существующих понятий в новые, более созидательные структуры.
МЫСЛИ ОБ ОСТОРОЖНОСТИ
Мы были убеждены в том, что анализ с позиции теории гештальтов способен прояснить многие другие вопросы о мотивации и эмоциях.
Я, безусловно, считал, что когнитивным структурам присущ аспект личной целостности, характерный для гештальтов. Однажды я посетил клинику для душевнобольных в Нью-Йорке. Я был просто потрясен видом пациентов, которые отчаянно пытались сохранить хотя бы остаток самоорганизации. Однако я настаивал на том, что врачам и ученым следует подходить к проблемам психопатологии с должной осторожностью я точностью.
Прежде всего, я хотел, чтобы теория гештальтов нашла приложение именно в областях, в которых существовала возможность контроля над экспериментами. Это имело для меня особую важность потому, что с первых лет создания теории гештальтов ученые-бихевиористы очень часто обвиняли нас в мистицизме. Даже такой великодушный ученый как Карл Лешли однажды спросил меня, не прячу ли я в рукаве религию.
Во-вторых, мы настаивали на том, что восприятие или познание практически полностью определяются объективной структурной организацией самого стимула или целостной системы. Как я уже рассказывал, мы выступали против теорий восприятия, рассматривающих сознание как устройство «из кирпичей и цемента», которые объясняли, что мы, как правило, воспринимаем целостные, значимые объекты с помощью некоего внутреннего процесса синтеза, например, путем «бессознательных умозаключений или предположений». Мы были убеждены в том, что такие факторы организма, как утомление или эмоциональные потребности, лишь в редких случаях оказывают на фактическое формирование гештальтов то влияние, какое было описано (Пульте. Мы рассматривали потребности организма как специфические переменные, приобретающие важность только в тех случаях, когда объективные стимулы оказываются слабыми или недостаточно хорошо организованными.
И наконец, мы с большой осторожностью подходили к вопросу о человеческой мотивации, поскольку общепринятое мнение ограничивало мотивацию исключительно личными интересами индивидов. Я однажды уже упоминал о том, что мой коллега Вертхеймер всегда относился с подозрением к утверждениям об исключительно личных интересах.
Я разделяю его несогласие с тем, что все мотивы поведения человека подчиняются только его личному внутреннему голосу, который нашептывает: «А что я буду иметь с этого»? Мы отдавали предпочтение изучению аспектов анализа гештальтов, например, изучению процесса решения задач, то есть аспектов, менее связанных с удовлетворением потребностей, с целью избежать любого неверного толкования наших идей в том плане, что все в мире имеет смысл, только когда касается нашего субъективного «я». Мы считали, что позже, после того как будут четко установлены фундаментальные принципы, личные интересы людей будут рассматриваться как специфические переменные в структуре гештальта, каковыми они по-существу и являются.
