Может быть, самая объемная характеристика отставного реформатора принадлежит известному политическому и общественному деятелю П.Б. Струве. Он посвятил памяти Витте статью в «Русской мысли», которую отказывался считать некрологом. По мнению Петра Бернгардовича, личность сановника была настолько масштабна, незаурядна и выразительна, что любая ретушь при ее оценке неуместна: «Это была сложная и противоречивая фигура; и все различные уклоны, складки и противоречия ее были обнажены, и именно в их обнаженности, если угодно, заключалось в значительной мере своеобразие этой исторической фигуры». Отмечая непомерное самолюбие государственного деятеля и отсутствие у него моральных принципов, Струве подчеркивал, что в отношении нравственности «личность Витте… не стояла на уровне его исключительной государственной одаренности», что «он был по своей натуре беспринципен и безыдеен»
[834].
По масштабу личности и государственного дарования мало кто, по мнению авторов некрологов, мог быть поставлен с Витте в один ряд. В проанализированных мной публикациях чаще всего проводилась аналогия с М.М. Сперанским
[835]. М.М. Ковалевский утверждал в «Биржевых ведомостях»: «Сравнить его можно разве с такими государственными людьми прошлого, как Сперанский, Киселев и ближайшие сподвижники Царя-Освободителя»
[836]. Известный либеральный публицист А.С. Изгоев готов был поставить Витте даже выше Сперанского, поскольку если применить масштаб творчества, то становится ясно, что с этой точки зрения «Сперанский – малокровный, сероватый бумажный человек, а Витте – неуклюжий гигант с бьющей через край силой, с неиссякаемым запасом творчества. Сперанский писал – Витте творил». По размаху творческой энергии, заявлял Изгоев, Витте может быть приравнен только к Петру Великому
[837]. В некоторых статьях использовался известный современникам образ «Русского Бисмарка»
[838].
С одной стороны, в этих откликах было признание крупной, яркой и неординарной личности Витте. С другой стороны, на страницах либеральной прессы рисовался образ государственного деятеля, резко отличавшегося от представителей бюрократии, современной авторам. Для этого выделялись такие отличительные черты личности графа, как исключительная государственная одаренность, внимание к печати, демократизм привычек, равнодушие к материальному комфорту. И тот факт, что даже столь незаурядный сановник не смог преодолеть стоявших на его пути препятствий, только подчеркивал, по мнению либеральных публицистов, порочность российской политики последних десятилетий.
Обратим также внимание на то, что в статьях, вышедших в один день в разных местах, можно обнаружить не просто сходную риторику, но и текстуальные совпадения. На мой взгляд, к моменту смерти Витте у либеральных сил существовали определенные штампы для описания опального реформатора.
Какие основные реформы и иные деяния Витте упоминались чаще всего и как они оценивались?
Наиболее крупной финансовой реформой бывшего министра финансов признавалось введение золотого стандарта рубля. Так, «Русские ведомости» указывали, что введение золотого рубля – «самая выдающаяся реформа» Витте
[839]. «Установление золотой валюты, – утверждал управляющий Азовско-Донским банком в Москве И.Г. Коган на страницах “Голоса Москвы”, – является постоянным историческим памятником графа Витте как государственного деятеля»
[840]. Исключение составляли черносотенные издания. «Земщина» называла денежную реформу злом, так как «золотая валюта поставила Россию в зависимость от иудеев»
[841]. «Русское знамя» также оценивало золотой стандарт негативно
[842]. Тем не менее эта реформа была самой популярной из всех мероприятий в финансовой сфере. Из просмотренных мной девятнадцати периодических изданий в шестнадцати можно встретить упоминание о золотой валюте, причем в четырнадцати из них она оценивается положительно.
Признавалась (в десяти из девятнадцати изданий) выдающаяся роль Витте в железнодорожном строительстве. Но, хотя в целом заслуги сановника в этой области не ставились под сомнение, оценки также были неоднозначны. Говоря о заслугах государственного деятеля на этом поприще, «Новое время» увязывало строительство КВЖД с разжиганием Русско-японской войны: «С ним [Витте. – Э.С.] в этом случае повторилось то, что в известной сказке произошло с волшебником, умевшим вызывать беспокойных духов, но не имевшим силы заставить их слушаться»
[843]. Иначе говоря, Витте (как и в 1904–1905 годах) назывался одним из главных виновников конфликта. Той же точки зрения придерживались газеты «День»
[844], «Московские ведомости»
[845] и «Киевлянин». Так, газета В.В. Шульгина утверждала: «Ненужная агрессивная политика Витте на Дальнем Востоке – одна из причин войны с Японией»
[846].
По-разному оценивалось введение винной монополии. Согласно большинству изданий, эта мера, хотя изначально и была эффективной, очень скоро привела к негативным последствиям. «Киевлянин» назвал ее «неудачной, но крайне характерной для покойного»: «Ее оценил сам творец, закричавший недавно в Государственном совете по поводу результатов монополии свое знаменитое “Караул!”»
[847] «День», в отличие от «Киевлянина», усматривал в этом скорее положительную сторону: «Самым замечательным примером чуткости покойного является поднятая им в прошлом году кампания против им же созданной винной монополии…»
[848] Интересно, что черносотенная «Гроза», травившая графа при каждом удобном случае, причисляла монополию к одной из немногочисленных заслуг Витте. Правда, главная роль в осуществлении этой реформы отводилась государю: «Если кабатчики лишены были возможности спаивать народ взятием виноторговли в руки казны, а ныне казна совсем прекратила народное пьянство, то этого возможно было достигнуть только Волею Самодержца»
[849]. Винная монополия упоминалась в двенадцати из девятнадцати печатных изданий, причем восемь из них содержали критику этой меры.
