Одним из таких «изменников» и «шпионов» молва и назначила неожиданно скончавшегося Витте. Слухи о самоубийстве графа неоднократно встречаются в переписке, перехваченной полицией. Автор одного из писем отмечал: «На этом пункте [шпионаже. – Э.С.] замечается какое-то помешательство. Что здесь только не выдумывается. Последние дни ходит здесь слух, что Витте скончался не от естественной смерти, а от самоубийства, так как против него обнаружены данные, обвиняющие его в шпионаже»
[896].
Сведения об этих разговорах зафиксированы в целом ряде перлюстрированных посланий, причем зачастую сами слухи авторами писем решительно опровергались. «Это, конечно, чистейший вздор», – давал свою оценку подобной информации автор другого перехваченного письма
[897]. Вместе с тем такие слухи явно имели широкое хождение: география их распространения не ограничивалась Петроградом. О том же говорили еще по меньшей мере в Москве и Варшаве (именно в польской столице был казнен Мясоедов). Эти сплетни отражены и в дневниках современников
[898].
В консервативных и радикальных кругах считалось, что даже честный русский человек, женившись на еврейке, так или иначе становился евреем. «Что касается Мясоедова, то это нечто небывалое, – говорилось в письме военного времени, подвергшемся перлюстрации. –
Не жид или поляк, а русский офицер, с русской фамилией, за деньги подвел тысячи своих под расстрел неприятеля. Не было ничего подобного в японскую или другую большие войны, веденные Россией. ‹…› В Москве говорят, что Мясоедов был женат на еврейке, что будто бы жена Мясоедова и жена Сухомлинова родные сестры. Если русский человек отдается еврейке, то он сам часто превращается в полужида [курсив мой. – Э.С.]; пример – граф Витте. А так как в последние десятилетия еврейки пользовались большим успехом в русской интеллигенции, то можно представить себе, какое количество изменников [курсив мой. – Э.С.] скрываются еще в нашем отечестве. Они могут сильно тормозить войну
[899]».
Женитьба на еврейке служила в военное время достаточным основанием для подозрений в измене и коррупции, а потому Мясоедов и Витте были не единственными «обвиняемыми». К примеру, вологодский предводитель дворянства высказывал в частном письме свое мнение о местном губернаторе: «Настоящий губернатор – истинно русский, что и подчеркивает частенько, но женат на еврейке, которая за 20 лет замужества не в состоянии забыть, что она хайка. Ходят слухи, что к ее рукам уже прилипли разные пожертвования»
[900].
В данном контексте был немаловажен и мотив денежного вознаграждения за измену, который применялся и в случае с Витте. Бывший редактор «Московских ведомостей» Л.А. Тихомиров записал в своем дневнике скандальные слухи вокруг имени покойного: «Объясняют их [Витте и его жены. – Э.С.] измену тем, что у них миллионы денег в Германии и могут быть конфискованы»
[901]. По мнению подобной публики, человек, связанный с евреями и сочувствующий немцам, был способен на предательство из корыстных материальных интересов.
Все это вкупе позволяет выделить основные истоки формирования образа «внутреннего врага» в общественном сознании в военный период. Во-первых, это связь с немцами. Во-вторых, особое отношение к евреям в России, которые воспринимались как потенциально подозрительные, способные на предательство люди
[902]. Наконец, далеко не однозначное восприятие капитализма в России, которое историк У. Фуллер называет одним из психологических истоков шпиономании во время войны
[903]. А ведь для многих современников бурное развитие капиталистических отношений в стране было тесно связано с бывшим министром финансов.
Тема мировой войны и деятельности покойного Витте в связи с этими событиями стала предметом обсуждения и в немецких изданиях. Официозная «Berliner Tageblatt» назвала покойного графа «единственным сторонником мира в России», но при этом утверждала: «Витте не был другом Германии и хотел использовать ее, пока Россия не станет экономически независимой. Поэтому Германии нет оснований скорбеть о смерти Витте. Некоторые хотели бы видеть в нем будущего посредника при заключении мира. Такой мир, как Портсмутский, для Германии неприемлем»
[904]. Журнал «Zukunft» также признавал: «Витте никогда не был другом Германии. Никто не возлагал на него в этом смысле надежд, так как он был слишком русским»
[905]. Одним словом, и в немецкой печати признавалось, что желание Витте заключить мир было хорошо известно. Однако это не давало основания считать его сочувствующим Германии. Суждения же о германофильстве Витте, распространенные в России, обуславливались множеством факторов, и отношение сановника к текущей войне – лишь один из них.
Итак, на фигуре Витте причудливым образом замкнулись три важных составляющих образа «внутреннего врага»: мнимое германофильство, близость к еврейству, «миллионы» в немецких банках. Удивительно, что, как я уже говорила, в статьях, вышедших в один день в разных городах, можно обнаружить не просто сходную риторику, но и текстуальные совпадения. Разумеется, следует учесть, что существовали бюро прессы, которые рассылали статьи газетам-подписчикам, и те в свою очередь использовали их при написании собственных материалов. Многие заметки в провинциальной прессе могли быть основаны на таких циркулярных статьях или выдержках из публикаций крупных столичных изданий. Тем любопытнее, что перепечатывались и острые оппозиционные материалы. Кроме того, в приводимых оценках между «массовыми» и «качественными» изданиями нет принципиальных расхождений. Этот факт служит прекрасным доказательством устойчивости и распространенности подобных оценок.
