5
Собственно, это был конец истории.
После изменения срока наказания до реально отбытого Бродский вышел на свободу. Еще через семь лет он выехал на ПМЖ за пределы СССР. В 1987 году получил Нобелевскую премию по литературе. Последним из советских авторов.
В 1979 году в США эмигрировал и Бобышев. Разумеется, поэты никогда больше не общались и никаких дружеских отношений не поддерживали. Когда я слышал о Бобышеве последний раз, он был женат четвертым браком, а какие-то деньги зарабатывал чтением лекций в американских университетах.
На год раньше Бобышева из страны уехал Сергей Довлатов. Он тоже осел в Нью-Йорке, неподалеку от Бродского. А в 1990-м умер, и сегодня на доме, где когда-то он жил, висит мемориальная доска.
Бродский стал последним советским Нобелевским лауреатом. Довлатов – самым тиражным ленинградским писателем ХХ столетия. А пятачок вокруг Пяти углов, где они жили, гуляли, сидели в кафе, острили, пытаясь понравиться дамам, так и остался просто одним из городских районов. Тихие, узкие улицы. Потрескавшаяся штукатурка на стенах.
Чуть ли ни единственной из их компании, кто остался жить в Ленинграде, стала Марина Басманова. Через девять месяцев после той поездки в Норенское она родила сына. Роды были тяжелые. Марина чуть не умерла. Но обошлось. В конце 1980-х Андрей Басманов ездил к отцу в США, но отношения у них как-то не заладились.
Бродский вообще очень болезненно воспринимал все связанное с Мариной. За два года до смерти он написал последнее стихотворение, посвященное ей:
Четверть века назад ты питала пристрастье
к люля и финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
развлекалась со мной, но потом сошлась
с инженером-химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела.
Теперь тебя видят в церквях в провинции
и метрополии
на панихидах по общим друзьям, идущих теперь
сплошною
чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья
более
немыслимые, чем между тобой и мною.
Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом,
именем
ничего уже больше не связано; никто их
не уничтожил,
но забыть одну жизнь человеку нужна, как
минимум,
еще одна жизнь. И я эту долю прожил.
Маршрут четвертый
Ленинград рок-н-ролльный (теневая сторона Невского)
Сегодня редкий пешеход остановится на перекрестке Невского и Владимирского проспектов, а вот лет тридцать тому назад центр вселенной располагался именно здесь. При стоящей на углу гостинице «Москва» тогда существовал кафетерий, известный как «Сайгон». И все, чем сегодня знаменит мой город, – от прозы Довлатова до ленинградского рок-н-ролла, от художников-«митьков» до последних достижений авангардного театра – родом именно отсюда.
Отель по-прежнему стоит на том же углу, где стоял десятилетия назад. Правда, теперь он называется «Рэдиссон Ройал». И кафетерий внутри по-прежнему работает, а на стене, вдоль которой когда-то тусовались все легенды Рок-клуба, даже висит не очень заметная мемориальная доска – да только не видно что-то посетителей за столиками легендарного заведения.
Прежде «Сайгона» модная публика собиралась тремя кварталами выше по Невскому, в кафетерии на Малой Садовой. Туда ходили первые ленинградские стиляги. Там можно было встретить подпольно рукоположенного православного священника. Или энтузиастов, которые, сидя в центре Петербурга, готовили государственный переворот в Испании.
В «Сайгоне» публика была совсем другой. Место открыли спекулянты книгами и антиквариатом. Перекресток Невского и Литейного славился обилием букинистических лавочек, и в паузах между деловыми операциями перекупщики раритетных изданий заскакивали в только что открывшийся кафетерий, чтобы немного согреться. Вслед за продавцами книжек сюда же вскоре подтянулись любители книжки читать… а потом и любители писать. Очень быстро вокруг «Сайгона» выросла собственная компания.
Репутацию «Сайгону» сделали похмельные поэты 1970-х и первые звезды рок-н-ролла 1980-х. Считалось, что в «Сайгоне» варят лучший в городе кофе. Рядовые посетители пили «двойной черный без сахара» по 14 копеек. Завсегдатаи заказывали «маленький четверной» по 28 копеек. А наиболее продвинутые пользователи предпочитали ядерный напиток «маленький восьмерной». По консистенции он больше напоминал деготь, а крепость была такой, что после первого же глотка стены в заведении начинали менять цвет.
Примерно после пяти вечера время кофе заканчивалось и посетители переходили на иные напитки. Алкоголь продавался здесь же, в кафетерии, и для картежного каталы с Лиговки напоить коньяком «сайгонского» поэта было делом чести, а поэты в знак благодарности на всю улицу читали стихи.
Забитый народом перекресток. Протиснуться, войти в деревянные двери. Слева – барная стойка со старой рычащей кофеваркой. Чуть дальше – ступенька вниз и длинный зал с круглыми столиками. Пахнет сыростью и дешевыми сигаретами. Народу много, и говорят все одновременно. Легенды городской культуры смертельно пьяны с самого утра. Здесь собирались все: поэты-алкоголики и просто поэты, первые подпольные валютные миллионеры, драгдиллеры, менты в штатском, рок-звезды, толпы художников, гомосексуалисты-проституты и, разумеется, огромное количество сумасшедших.
Договаривались встретиться в шесть. Пили кофе. Потом пили алкоголь. Потом пили все, что удалось найти. Иногда доедали с оставленных на столе чужих тарелок. Целовались со знакомыми девицами. Пьяными пальцами хватали за бюст незнакомых девиц. Девушки в «Сайгоне» водились в огромном количестве. Девушки были симпатичные… девушки были разные. Попадались провинциалки только что с Московского вокзала. А встречались барышни, состоящие в интимной переписке с философом Мартином Хайдеггером. Читали стихи. Ругали тех, кто читает стихи рядом, смеялись над теми, кто не понимает наших стихов, и отказывались понимать стихи соседей.
Хиппи 1970-х меняли отдельные квартиры в новостройках на крошечные комнаты в коммуналках напротив «Сайгона». Допив кофе, тусовка перебиралась к ним. Там слушали музычку и курили только появившуюся в городе марихуану. Это был совершенно особый мир, но пришел момент, когда он закончился навсегда.
Мой город расточителен к собственному прошлому. Ни единая городская легенда последних тридцати – пятидесяти лет не выжила в первозданном виде. Здание «Кафе поэтов», где когда-то впервые выступил Бродский, полностью перестроено. Во дворе Рок-клуба сегодня невнятная помойка. Но особенно цинично время обошлось с «Сайгоном». Прежде чем превратиться в безликий бар при отеле, в 1990-х место успело побывать даже магазином по продаже унитазов.
Тем не менее мы попытаемся вспомнить, как именно все тогда было. В этой части я предлагаю вам не очень длинную прогулку: мы пройдемся всего лишь по теневой стороне Невского от улицы Марата до улицы Рубинштейна. Тридцать – сорок лет назад это был один из наиболее оживленных районов подпольного Ленинграда, а что от всего этого осталось сегодня, мы и попробуем выяснить.
