Я чувствую, как он копается в моем мозге. Я слышу, как они безразлично обсуждают меня, как будто я не существо с сознанием и волей.
К тому времени, как они закончили со мной, я и не была таким существом.
Я чувствую, как Рауэн слой за слоем вырывают из меня, благодаря их безжалостным процедурам, пока не исчезают последние следы той личности, которой я была. Нет, не исчезают, но прячутся глубоко, в дальние уголки моего мозга, дрожащие от ужаса, что они могут исчезнуть навсегда.
Сейчас они вернулись, и я снова Рауэн.
Только и Ярроу тоже.
Я не целостная личность с воспоминаниями до и после. Я две разные девочки, живущие в одном теле, пользующиеся одним мозгом.
Боль в глазах по-прежнему не утихает, но я пытаюсь открыть их, чтобы понять, что происходит. Я в сотне мест одновременно, тысячи вещей происходят со мной. Но, когда я открываю глаза, вокруг темно.
Я тру их, я чувствую, что кто-то хватает мои руки.
– Нельзя этого делать! – кричит на меня женщина, и я откидываюсь назад, ударяясь обо что-то холодное, металлическое. Операционный стол. Снова голос этой женщины, возможно ли это?
Снова в лаборатории, и эта женщина, которую я считала своей матерью, пытается причинить мне вред, украсть меня, мою душу! Мои глаза широко раскрыты и уставились в пустоту, но я ничего не вижу. Я ослепла! Она вырезала мои глаза!
– Нет! – кричу я, единственное слово протеста против всего, что со мной сделали, всего, что намерены сделать. Я не позволю им снова украсть мою личность. Я не позволю им снова копаться в своем мозге. Лучше умереть.
Нет, сначала лучше убить их.
Почувствовав чужое прикосновение, я резко отшатываюсь назад, но, как только я нащупываю кусочек ткани, я тяну человека к себе и начинаю молотить кулаками. Я попадаю во что-то мягкое, бедро или голень, и особого вреда не наношу, поэтому я не отпускаю его и валю на пол, охватив его ногами. Мы катаемся и, как только мне удается его оседлать, я начинаю бить.
– Рауэн, прекрати, – говорит женский голос, но я животное, которое борется за свою жизнь. Я слышу приглушенный стон и хруст костей. Должно быть, ребра.
Внезапно меня обхватывают другие руки: сильные, огромные руки, которые поднимают меня с пола. Я еще пытаюсь пинаться, и затем меня укутывают во что-то, что похоже на смирительную рубашку и объятья. Я по-прежнему ничего не вижу, но помню его прикосновение, его запах.
– Лэчлэн, – я утыкаюсь ему в грудь. – Помоги мне! – плачу я, мой голос отчаянный и бессильный.
Он говорит какие-то бессмысленные успокаивающие слова, и ярость отступает. Я просто хочу, чтобы мне было хорошо. В его объятьях я чувствую себя в безопасности.
– Так больно, Лэчлэн. Очень больно…
Он целует меня в бровь, нежно и трепетно, как прежде.
– Я знаю, Рауэн, но это пройдет. Ты что-нибудь вспомнила?
Я поднимаю на него свои невидящие глаза, которые широко открыты.
– Лэчлэн, я вспомнила все.
Затем я прижимаюсь к нему так близко, что мои губы касаются его лба, когда я говорю. Из всего того, что я помню, одно воспоминание преобладает над пытками, болью и потерями. Одна крошечная толика надежды.
– За пределами Эдема есть жизнь.
15
– Кто здесь? – я протягиваю руку, и чьи-то пальцы сжимают ее, наверняка это Ларк. Я лежу на полу, спиной прижавшись к груди Лэчлэна.
– Я с тобой, Рауэн, – говорит Ларк.
– И я, – вторит ей Эш.
– Я ничего не вижу! – и хотя мне удается удержаться от крика, я не могу скрыть, что сейчас на грани истерики. Лэчлэн прижимает меня сильнее, и я чувствую, как его щека касается моих волос. Паника отступает – но ненадолго.
– Все прошло не так гладко, как я рассчитывала, – слышу я голос Флейм, невыразительный и циничный, как всегда. – Твои глаза и нервы реагировали не совсем так, как я ожидала.
Мне кажется, она разочарована в собственных способностях, но преподносит это так, словно виноваты во всем мои глаза. Уж извините.
– Но ты… вспомнила? – с надеждой спрашивает Ларк, затаив дыхание.
– Я помню все, – отвечаю я и большими пальцами ласкаю костяшки пальцев на той руке, которую я все еще сжимаю. Я почти рада, что не вижу их выражения лиц. Два человека, которые влюблены в меня, сейчас рядом со мной, стремятся облегчить мою боль. Они так долго ждали, что я их вспомню. Даже несмотря на прочий сумбур, который происходит в нашей жизни, я знаю, что они ждут моего выбора. А я не могу. Я люблю их обоих. Мои чувства к Ларк свежее, потому что мы стали друзьями, еще когда я была Ярроу. Но в том моем воплощении мы были только друзьями. Рауэн любила ее, а Ярроу… еще бы немного и… В ту секунду, когда я вспомнила Лэчлэна, чувства к нему оглушили меня, как дубинка охранобота: метко, стремительно и сокрушительно.
Сейчас я не могу об этом думать.
Но что-то во мне настаивает, чтобы я не думала ни о чем другом. Пусть это нелегко, все другое куда сложнее.
– Почему я ничего не вижу? – спрашиваю я – среди десятка тысяч прочих важных в данный момент вопросов этот волнует меня больше всего.
Я слышу, как Флейм глубоко вздыхает, и мне кажется, что слова почти убивают ее.
– Я не знаю. Ты должна отлично видеть. Теоретически. Но…
– Но что?
– Одна из линз снялась без проблем, и кажется, мне удалось устранить все вмешательства и отключить все связи, которые она успела создать.
– Одна из линз? – у меня нехорошее предчувствие относительно того, что мне предстоит услышать.
– Левая была нормальной. С правым глазом пришлось возиться гораздо дольше. Я обнаружила, что не могу полностью удалить все связи, поэтому мне пришлось применить больше усилий. К сожалению…
Я почти слышу, как дрожит ее голос.
– Эй, в свою защиту могу сказать, что в Эдеме вряд ли найдется человек, который мог бы повторить то же, что я со стариной Левым, даже те, кто изначально поработал с твоими нейронами. Ты хоть понимаешь, что твои линзы были особенным образом подключены к твоему мозгу? Большая часть линз просто связывается через зрительный нерв с мозгом, но твои внедрились почти полностью. Я никогда не видела такого сплочения искусственных и настоящих нервов. Если бы эти линзы пробыли у тебя еще пару месяцев, их было бы невозможно удалить. Хорошо, что мы смогли убрать хотя бы одну и вернуть твою память.
Какое-то время я пытаюсь осознать это.
– Ты хочешь сказать, – медленно говорю я, – что у меня по-прежнему есть одна из линз?
– Да, – отвечает Флейм. – Правая.
– И? – я задерживаю дыхание. – В правой линзе по-прежнему остались связи?
Наверное, Лэчлэн почувствовал, как учащается мое сердцебиение в грудной клетке, которой я все еще прижималась к его груди. Он начал медленно поглаживать меня по плечу, потом по руке.
