Что я буду без него делать?
Нет, я не смею так думать.
Эш выживет. Нам нужно рискнуть и пронести его по улицам при свете дня. В то время, когда меня схватили, подобные сцены были в порядке вещей. Я видела нескольких людей, которые теряли сознание и падали прямо на грязных опасных улицах. Наркомания была обычным делом, болезни – привычными и почти не лечились. Ничего удивительного не было в том, что мы несем бесчувственное тело приятеля.
Но сейчас мы стоим посреди бедной, но чистой и обычной улицы.
– Что здесь произошло? – бормочу я.
– Не знаю, – говорит Лэчлэн, качая головой. – Вскоре после того, как тебя сцапали, сюда прислали ботов-строителей, чтобы благоустроить окрестности, один квартал в один прием. Все люди были эвакуированы, не знаю куда. Это произошло на удивление быстро. На радиальных улицах была выставлена охрана, где бы ни производились работы в данный момент, но мне удалось проскользнуть и… Ты видела когда-нибудь муравейник на видеозаписях? Вот точь-в-точь как он. Тучи ботов носились вокруг, чистили, чинили, перестраивали. На каждый круг ушло по неделе. Затем люди вернулись и…
– Дай угадаю, – говорю я мрачно. – Они ничегошеньки не помнят. Они считают, что так всегда и было.
Он кивает.
– Так лучше. Чище, безопаснее. Никто не голодает. Но… зачем?
Не могу даже предположить. Но Центр снова начинает ковыряться в сознании людей. Меня охватывает невольное восхищение тем, с какой легкостью они могут менять память десятков тысяч людей. Но в основном я испытываю отвращение. И страх. Благородный поступок – помощь бедным – они сделали омерзительным.
Сознание – само по себе это самое драгоценное, что мы имеем. Как может человек существовать, если его суть под угрозой?
Лэчлэн ведет меня по незнакомой мне местности.
– К кому мы пришли? – спрашиваю я, когда мы добираемся до заднего входа многоквартирного жилого комплекса.
Он загадочно улыбается.
– Настоящий друг, – отвечает он, и я даже не могу представить, о ком он говорит, пока на стук в дверь нам не открывает человек с радостным квадратным лицом.
– Рук
[17]! – вскрикиваю я и кидаюсь ему на шею. Когда я отпускаю его, он весь сияет. Но при виде Эша, он подхватывает его и втаскивает внутрь.
Хотелось бы встретиться с Руком при других обстоятельствах, не тогда, когда мне угрожает опасность. Он столько раз выручал меня. Хотелось бы поделать с ним что-нибудь обыденное – представить его своему брату, посидеть с ним и Лэчлэном, вспоминая наше детство, строя планы на будущее. Мне кажется, что Рук вполне может быть лучшим другом. Но прямо сейчас – он наша единственная надежда. Он уходит в свою комнату и возвращается с сумкой, полной различных медицинских принадлежностей и лекарств.
Он вываливает все это на пол и роется в них.
– Я не большой знаток всего этого. Что он принимает? Есть ли здесь что-нибудь, что может ему помочь?
Здесь есть препарат для рассасывания тромбов, понижения давления, предотвращения сердечных приступов. Есть средство, чтобы мгновенно остановить кровотечение, бальзамы, чтобы за день вылечить ожоги.
– Вот! – кричу я, вытаскивая ингалятор, очень похожий на тот, какой использовал он дома в экстренных ситуациях. Трясущимися руками, пару раз уронив его в спешке, я прижимаю его к губам Эша.
– Давай же, братик, – умоляю я. Он в сознании, смотрит на меня, и его губы разжимаются, чтобы обхватить ингалятор. Я киваю, чтобы подать сигнал, и затем нажимаю на кнопку, чтобы распылить лекарство, которое поможет снять отек в его дыхательном горле, а легким очиститься.
Но уже слишком поздно. Я вижу, как его глаза в ужасе расширяются, когда он понимает, что не может вдохнуть достаточно глубоко, чтобы принять лекарство. Все идет по какому-то замкнутому кругу: паника нарастает, что еще больше затрудняет дыхание, и это провоцирует еще большую панику, пока он не начинает хрипеть, издавая клокочущие звуки, безуспешно силясь вдохнуть хоть глоток воздуха в легкие. Его лицо краснеет, затем становится бледнее белого. Он смотрит на меня широко раскрытыми, отчаявшимися, умоляющими глазами. Спаси меня, умоляют они.
Затем его голова заваливается, и он больше даже не делает попыток вдохнуть.
– О святая Земля! Нет! Я хватаю Эша и начинаю трясти его. – Очнись! Ты должен остаться со мной. Ты должен дышать! – Мой голос срывается на шепот. – Ты должен попытаться…
Лэчлэн отбирает у меня ингалятор и пробует впрыснуть его в глотку Эша. Но слишком поздно. Я безучастно смотрю, как Рук пытается сделать ему искусственное дыхание, но ничего не проходит сквозь закрытую глотку Эша. Я знаю, что его легкие еще смогут вдохнуть, с трудом, но воздух до них не пройдет.
Если только…
Доктора говорили маме, что в крайнем случае, если приступ будет настолько сильным, что лекарства не помогут, а больница будет слишком далеко, можно прибегнуть к чрезвычайной мере. Последнее, что можно сделать, если ничто другое не помогло.
Но это отчаянный шаг, и я боюсь его совершить.
– Мне нужен нож, – кричу я, и немедленно Лэчлэн протягивает мне из кармана складной нож. Но это крупный нож, предназначенный для боя. Уверена, что в схватке он как по маслу пройдет меж ребер, но сейчас он бесполезен. – Мне нужно что-то очень острое и тонкое. Из кухни. Быстрее!
Рук уже направился туда, прежде чем я договорила.
– Стой! Еще трубка, соломинка, шприц – что-нибудь полое. И алкоголь!
Он уходит с видом, полным отчаянной решимости, и я считаю секунды. Сколько прошло с того момента, когда Эш вдохнул последний раз? Через какое-то время его мозг начнет погибать, его органы будут страдать от нехватки кислорода. Еще минута в таком состоянии – и он умрет.
Кажется, что прошла вечность, но на деле не больше минуты, прежде чем Рук возвращается с тонким, острым ножом и длинной красивой трубочкой, изогнутой в виде цифры восемь, такие используют для фруктовых напитков в высоких бокалах. В другой руке он держит бутылку анисового ликера. Надежда слабая, но другого выхода нет.
– Открой, – требую я, и, когда он протягивает мне открытую бутылку, я поливаю из нее нож и трубочку.
Я стараюсь не задумываться о том, что я делаю. Просто отдаю приказы своему телу. Это не Эш на грани смерти. Это не его бледная глотка, которую я сейчас собираюсь разрезать.
Пальцами изучаю его кожу, нащупывая адамово яблоко, ямочку ниже и маленький хрящ. Я должна сделать разрез в этой ямочке. Уняв дрожь в руках, я врезаюсь ножом в плоть. Слишком слабо! Его кожа проминается под лезвием ножа, но остается целой. Я вспоминаю прошлый раз, когда я не была столь осторожной и внимательной с ножом. Тогда я перерезала глотку зеленорубашечнику, прежде чем он успел бы убить Лэчлэна. Так много крови…
