Другие зеленорубашечники стоят поодиночке, спокойно, отдают приказы, и я, возможно, смогу снять одного из них. Но я не очень подготовлена, чтобы так метко стрелять. Подо мной появляется еще больше бойцов, они собирают кричащих детей. Методично они утаскивают их прочь.
– Нет! – кричу я, но мой голос тонет в общем шуме. Они не убивают детей. Не думаю, чтобы хоть кто-то был убит. Крови нет. Они парализовали всех.
Это хуже, чем я могла представить. Смерть ужасна сама по себе. Но они хотят взять нас живьем.
Чтобы ставить эксперименты.
Мне представляется Рэйнбоу, у которой из глаз торчат иглы, провода, уходящие в ее мозг. Я предвижу, как эта отважная и сильная личность превращается в кого-то омерзительного.
Я не могу допустить этого. Я соскальзываю с ветки и карабкаюсь вниз. Меня переполняет такая ярость, что я готова голыми руками схватиться с любым зеленорубашечником. Я похожа на самку, защищающую своих детенышей.
Я вижу Лэчлэна, который все еще сопротивляется. Он использует дерево как прикрытие и стреляет по трем зеленорубашечникам. Пистолет Лэчлэна может убить, но они вооружены гораздо лучше. Некоторые из его пуль достигают цели, но они просто отступают назад, а затем продолжают путь.
Мне нужно добраться до него. Помочь ему. Но я все еще в двадцати футах над землей.
Он выходит из укрытия, чтобы получше прицелиться. Именно в этот момент зеленорубашечник, которого он не видел, открывает огонь с фланга. Тело Лэчлэна застывает, замирает и обмякает. Внезапно у него подкашиваются ноги, и он падает на землю.
23
По-моему, героев в этом мире не существует. Либо они появляются ненадолго. Аарон Аль-Баз, которого все в Эдеме почитают как героя, был массовым убийцей, который искоренил человечество в попытке спасти планету. Герои предают. И герои сдаются. Ларк, самый смелый человек из тех, кого я знаю, погибла во время глупой затеи, по неосторожности. Еще один герой исчез. Сейчас зеленорубашечники тащат Лэчлэна мимо десятков прочих вторых детей – мужчин, женщин, стариков, – которые лежат парализованные. Или мертвые, не могу сказать точно. Крови нет, но их тела кажутся безжизненными, глаза уставились в одну точку. Лэчлэн готов был умереть ради Подполья. Сейчас он умрет, Подполье тоже умрет.
А я? Стану ли я героем? Мне хочется спрыгнуть с дерева на спину ближайшего зеленорубашечника, пристрелить его, выцарапать ему глаза, вырвать из него жизнь за то, что он осмелился покуситься на мирное убежище. Мне хочется быть такой же жестокой, как и они, такой же безжалостной, как Центр. И если бы мечты и намерения могли приводить к успеху, то я бы стала героем.
Но я не хочу тратить свою жизнь впустую. Какая-то часть меня стремится только к этому. Ларк больше нет, Лэчлэн в плену… ради чего мне жить?
Эш, понимаю я. Я не вижу его среди захваченных.
Дети, спрятанные в корнях величественного дерева.
Я наблюдаю, как бесчувственное тело Лэчлэна тащат прочь, и гадаю: если бы ситуация была обратной, кинулся ли он меня спасать? Нет, он бы защищал детей. Он бы знал, что нет ничего постыдного в том, чтобы спрятаться или убежать, вместо того чтобы сражаться, если это единственный способ спасти невинных.
А потом, когда дети были бы спасены, он отправился бы за мной.
– Держись, Лэчлэн, – шепчу я одними губами. – Выживи. Клянусь, я приду за тобой.
Пол пещеры опустел, когда последнее бесчувственное тело второго ребенка утащили прочь. Хотя в коридорах и комнатах над нами еще кипит схватка. Звук выстрелов с нашей стороны бесконечным эхом отражается от стены, вторя приглушенным звукам парализаторов зеленорубашечников. Я спрыгиваю к корням и тихонько крадусь за деревом. Дети пока в безопасности, поэтому мне надо найти Эша.
Наверняка он все еще в палате, набирается сил. Я надеюсь, что он набрался их достаточно, чтобы идти, а еще лучше – бежать. И просто отлично, если он сможет держать в руках пистолет.
Искусственное солнце, продолжая свой ежедневный цикл по кристальной крыше, склоняется к закату. Угасающий золотистый свет отбрасывает длинные тени на землю, ветви отражаются на пустом полу. Я пользуюсь этим преимуществом, проскальзывая по самым темным местам, пока добираюсь до лазарета. Никем не замеченная.
Я толкаю дверь и вижу… пустую комнату.
Его схватили? Или у него хватило сил, чтобы сбежать? Кровать, на которой он, скорее всего, лежал, скомкана, простыни отброшены в сторону. На подушке пятно крови. Это следы после трахеотомии или новой раны? Я обыскиваю комнату в поиске других улик, но ничего не нахожу, кроме нескольких кроватей, которые, похоже, покидали в спешке.
Я в растерянности! Отправиться на его поиски, рискуя быть схваченной? Рискнуть и оставить детей одних под деревом? Они отважны, и у них хватит сил, но что они будут делать совсем одни, если за ними никто не придет?
Когда я направляюсь к двери, все еще в замешательстве, за меня решение принимают зеленорубашечники. Я слышу, как несколько появляются за дверью, топая тяжелыми ботинками.
– Ты видел их глаза? Ужас, правда?
– Противоестественные, – говорит другой. – Как будто они и не люди вовсе.
Слышится топот еще одной пары ботинок, и я решаюсь выглянуть сквозь трещину в двери. Они приветствуют вновь подошедшего.
– Мы только что обшарили этаж, Серж. Оттащили еще парочку тел…
– Тел? – резко спрашивает сержант.
– Просто фигура речи. По моим сведениям, потерь нет, сэр. – Он смеется. – Разве что множество зубов. Наши новые парализаторы бьют очень резко, и они падают замертво. В последний раз зубы хрустели у меня под ногами, когда…
Сержант не дает ему закончить это лирическое отступление и обрывает его:
– Этот этаж чист?
– Мы осмотрели все, начиная с нижнего этажа вплоть до четвертого.
Это и хорошо, и плохо. Это значит, что если Эш был здесь, то его схватили. Но это также значит, что они считают, что эта комната пуста. Может, они не станут открывать дверь и не обнаружат меня. Осторожно я беру в руки скальпель и какой-то заостренный зонд с одного из хирургических столов, сжимая их в одной руке. Другой достаю пистолет из кармана. Если он все-таки войдут, я не сдамся без боя.
– Серж, – подает голос зеленорубашечник, – Одного я понять не могу, почему мы просто не перестреляем их всех? Их все равно казнят, ведь так? Почему бы просто не избавиться от них? Или бросить парализованными и сжечь. Меньше проблем, меньше бумажной работы.
– Твоя зарплата не позволяет тебе принимать такие решения. Моя тоже, – отвечает он. – Нам стоит принять тот факт, что у Центра есть свои причины на это.
– А если мы парочку пропустим, то ведь не страшно, – говорит зеленорубашечник, указывая наверх. – У меня есть запасной план. Заключенные на гриле!
Сержант прижимает руку к уху, чтобы расслышать какой-то треск в гарнитуре.
