К докладу Шенгауэра отнеслись серьёзно. Обер-лейтенанту было приказано взять личный состав роты охраны аэродрома, тем более охранять, по большому счёту, уже нечего, и организовать преследование и уничтожение русской РДГ. Кроме того, батальон из войск по охране тыла на грузовиках срочно высылался к границам бывшего Покровского района, чтобы не дать группе ускользнуть. А прочесать местность, обыскать все деревни и сёла, сжать кольцо батальону вполне по силам. Охранный батальон был поднят по тревоге, выехал уже через четверть часа. Командир решил блокировать в первую очередь пути отхода русской группы, поэтому взводы распределил равномерно по северной, западной и восточной границам, образовав незамкнутое с юга кольцо. Логика была проста. После частичного уничтожения русской группы оставшиеся, если они не дураки, будут стремиться перейти к своим, причём поторапливаясь. А когда у группы жёсткий цейтнот, на кону жизнь, любой человек способен допустить ошибки, подчас роковые.
Архангельский, пока уходили с места боестолкновения, встал мысленно на сторону противника и все варианты просчитал.
– Сафронов, идём к югу, где нас не ждут. Ищем глухое место и тихаримся, полагаю, суток на трое.
На такое время запасов нет, в первую очередь продуктов. Но голодать разведчикам не впервой. Хуже с боеприпасами. У Ильи неполный магазин в автомате и ещё один в запасе, в патронном подсумке. Правда, у обоих есть пистолеты, а это ещё по восемь патронов. Только пистолет – оружие ближнего боя, восемь-десять метров дистанции.
Двигались, пока темно, быстро. Миновали стороной Фёдоровку, Архарово, Юдино, всё вдоль реки Сосны. От Юдино строго на юг повернули, по компасу командира. Лейтенант принял единственно правильное решение, и разведчики вышли через узкую горловину кольца, не полностью замкнутого. Начало светать. На днёвку расположились на берегу реки, перед тем прошли вдоль реки по мелководью, чтобы сбить возможное преследование с собакой. Местность равнинная, улеглись в зарослях камыша. От реки влагой тянет, прохладно. Как солнце встало, немного потеплело, лейтенант расстегнул масккостюм до пояса, снял телогрейку ватную. Рукав гимнастёрки кровью пропитался.
– Сафронов, помоги.
Илья рукав закатал. Раны были две, небольшие, от клыков, но предплечье деформировано. Илья попросил командира подождать, сам ползком к единственному дереву, срезал несколько веток. Вернувшись к командиру, перебинтовал, хотя кровотечения уже не было, чтобы грязь в раны не попала. Сверху бинта ветки наложил, снова бинтом обмотал. Так кости смещаться не будут, лейтенанту полегче. Лишь бы укушенные раны не воспалились, лекарств при себе нет никаких. Да и вообще эпоха антибиотиков ещё не пришла, максимум стрептоцид в рану, так и того не было. После перевязки лейтенант прилёг на камыш и тут же уснул. Молодец, лейтенант, на одном самолюбии держался, шёл быстро, не стонал и не жаловался. Хотя бы обезболивающие были, какие после войны появились в одноразовых шприц-тюбиках. Илья устал тоже, и физически, и морально. Теперь, получалось, караульный, и надо бдеть, пока лейтенант отдыхает. Илья отошёл от командира, улёгся на границе камышовых зарослей, оттуда обзор лучше. Пока бодрствовал, размышлял. Хорошо бы лейтенанта определить в партизанский отряд, в тёплую землянку и дать горячую пищу. Или к какому-нибудь деду, стороннику советской власти. Да только как узнать, сторонник ли он? Да даже если из советских, не каждый к себе командира или бойца возьмёт. В деревне сложно что-нибудь скрыть от односельчан. А за укрывательство бойца Красной армии наказание одно – повешение, а избу сжечь в назидание. И не всякий селянин рискнёт, своя рубаха ближе к телу.
Но, в общем, размышления у Ильи невесёлые. От линии фронта уже на сотню километров удалились. Если к своим выходить, это трое суток хода. И сможет ли их пройти, а потом проползти через передовую лейтенант, ещё больший вопрос. Человек при переползании задействует обе руки и обе ноги. Получится ли у Архангельского? И судьба лейтенанта тесно связана с судьбой Ильи, неразрывно. Выживет Архангельский – выживет и Илья.
В полдень есть захотелось, аж сил нет. Отполз, потом в рост встал, к лёжке пошёл, где «сидор» остался. В нём пачка ржаных армейских сухарей и кусок солёного сала. Хотя бы один сухарь съесть и тонкий кусок сала, тогда в желудке так сосать не будет. Вывернул к лёжке и сразу взглядом в пистолет уткнулся. Лейтенант шелест сухого камыша услышал, смог пистолет из кобуры вытянуть.
– Спокойно, командир! Я это.
Лейтенант пистолет опустил, штатный ТТ.
Подумав минуту, глухо сказал:
– Извини. Подумал было, бросил ты меня, ушёл. Чего с калекой сидеть, шансов выбраться значительно меньше.
– Караулил я. С лёжки из-за камыша подходы не просматриваются, пришлось отойти. Вы, товарищ лейтенант, уже отключились. Ну не будить же. А к лёжке вернулся сухарь взять, жрать охота – нет сил терпеть.
Илья вытащил из упаковки два сухаря, от куска сала ножом два тонких ломтика отрезал, на сухари положил, один бутерброд лейтенанту протянул. Захрустели. Если бы вместо сухарей хлеб был, то совсем хорошо было бы. Зато желудок на время примолк.
– Ладно, пошёл я на пост.
– Сафронов, я на ночь заступлю, ты крепись пока.
– Не впервой.
Насколько помнил по карте Илья, если от лёжки на юго-восток, там лес имеется. До него километров сорок, две ночи хода. Зато укрытие надёжное. В леса немцы соваться боялись. Там укрывались и партизаны, и окруженцы. Чтоб прочесать и зачистить лесной массив, требовалось значительное количество пехоты – до дивизии, а то и больше. Танку в лесу делать нечего, обзорности нет, прокладывать дорогу, валя деревья, не наберёшься топлива. Как позже оказалось, лейтенант этот лес у Спасского тоже имел в виду.
Когда начало смеркаться, Илья вернулся к лёжке. Немцев с собакой не видно, а без опытного пса их не отыскать. Съели ещё по сухарю, лейтенант сказал:
– Надо к лесу идти. Есть такой.
– У Спасского?
– Одинаково мыслим.
– Не обижайся, командир: сил-то дойти хватит? За одну ночь не успеть, даже если бы ты здоров был.
– Тогда чего мы сидим? Бери «сидор» и в путь.
Илья на одно плечо повесил свой «сидор», на другое – «сидор» лейтенанта. Всё же ему легче идти будет. Вот оружие забирать нельзя, последнее это дело. Шли по берегу реки, так меньше шансов наткнуться на немцев. Если в сорок первом немцы вели себя как хозяева, ездили по ночам одиночными машинами, то уже в сорок втором если передвигались в темноте, то колоннами, под прикрытием бронетехники. В населённых пунктах на въездах-выездах стояли заставы, и гитлеровцы чувствовали себя уверенно, но за окраину города или околицу села не выходили – отучили партизаны. Немцы жестоко мстили: за каждого убитого немецкого солдата забирали десять заложников и прилюдно вешали.
Судя по карте, по берегу можно добраться до Колпны, а потом по притоку реки и до леса. Конечно, это не Брянские бескрайние леса, размер невелик, но лучше, чем искать укрытие в голом поле. Река сбиться с пути не даст, один недостаток – петляет, заставляет лишнего идти. За Михайлово выдохлись, да и рассвет с минуты на минуту, стали укрытие приглядывать. Есть в пределах видимости два стога сена: запасливый селянин на зиму воздвиг. Но стога немцы в первую очередь проверять будут, а кроме того, владелец мог подъехать на телеге, чтобы часть стога на подворье перевезти. Война войной, а домашняя скотина есть хочет. У кого в оккупации корова была, те сильно не голодали. За масло или сметану выменивали хлеб или яйца, натуральный обмен. Другое дело, что немцы ходили по подворьям, забирали скотину и вывозили её в Германию – было специальное министерство и специальные команды. Жители летом коров и свиней в лесах привязывали, в оврагах. Кормили-поили тайком. Диких зверей не боялись: с приближением фронта зверьё ушло дальше, от грохота и дыма.
