– Сафронов!
– Я!
– Пулемёт цел? Тогда будь на стрёме!
Минёр и двое разведчиков притащили на мост тротил. Минёр место закладки взрывчатки указал, сам стал провод разматывать. Изрядно получалось, метров на сто от моста удалился. Там же подрывную машинку оставил. Детонаторы в шашки с тротилом вставил, подсоединил провода, командиру кричит:
– Готово!
Лейтенант приказал разведчикам:
– Все с моста на лёд, по левую сторону!
Разведчики сыпанули, а уже прожектор поезда вдали виден. У подрывной машинки залегли. Теперь надо выждать, чтобы состав на мост зашёл, тогда подрыв произвести. А всё существо человеческое требует – беги подальше, опасно! И взрыв опасен: осколки достать могут, и вагоны поезда с фермами на лёд реки упадут, проломят. Трещины в обе стороны по льду пойдут, вода хлынет. Но и убегать сподручнее – мин гарантированно нет и лёд ровный, не споткнёшься, снежком присыпан, не скользко. Одна опасность – на промоину от подводного родника нарваться. Ну это уж как повезёт. Ещё одна опасность на ходу отступления есть. В полутора километрах севернее железнодорожного моста стоит мост автомобильный. Если там охрана, перестрелка неизбежна.
Напряжение росло. Поезд всё ближе, полным ходом идёт. Для паровозов тех времён, изношенных, скорость в пятьдесят километров – почти предел. Минёр ручку подрывной машинки крутить стал, с воем и шумом, потом вращать бросил и палец к кнопке поднёс. Паровоз уже на мост въехал, пошёл первый вагон.
– Рви! – скомандовал командир.
Взрыв был мощный. Пламя, лёд дрогнул, по ушам мощно ударило. Фермы моста вниз рухнули, паровоз в воду полетел, за ним вагоны. Ледяная вода в раскалённую топку попала, ещё один взрыв.
– Уходим! – закричал лейтенант.
Минёр подрывную машинку в «сидор» затолкал. А лёд от удара стал трескаться, вода на него выступила. Вагоны по инерции всё ещё ехали, падали в реку, поднимая тучу брызг.
Разведчики побежали от подступавшей воды. Настроение у всех бодрое. Как же – удалось без потерь взорвать стратегически важный мост, выполнить задание.
В штабе партизанского движения диверсантов не было, в основном партийные работники. Сначала они объявили рельсовую войну. Партизаны стали подрывать рельсы на перегонах. Толку от таких диверсий было мало, шумихи в советских газетах много. Заменить кусок разорванного взрывом рельса недолго, даже весь рельс. Мост – совсем другое дело, для его восстановления надо изготовить новые фермы, доставить к месту ремонта, что в условиях войны непросто, смонтировать. Времени, средств и сил уходит много, ибо для монтажа нужны краны большой грузоподъёмности. Опытный диверсант П. Судоплатов подсказывал штабу партизанского движения, как действовать надо, не прислушивались. Илья к политработникам относился с недоверием. Провести собрание, воодушевить массы на сопротивление врагу – это они горазды. Но что-то Илья ни разу не видел горластых агитаторов на передовой. Коммунисты возглавляли военные штабы, учреждения, но в работе руководствовались «классовым чутьём», как тогда говорили, а профессиональных знаний было мало. Да и откуда знаниям взяться, если заканчивали партшколы, а не институты или университеты?
Для разведгруппы теперь важно добраться до своих, что непросто. Почти сто километров по чужим тылам зимой – не фунт изюма. И ГФП, и гестапо землю рыть будут в поисках диверсантов. Главная задача для РДГ – уничтожить следы. На запорошенном снегом льду это невозможно – следы чёткие, а ещё у моста и множественные, по которым можно определить количественный состав группы. Это уже немного позже построились цепочкой, шли след в след. И по реке шли недолго, так как впереди автомобильный мост показался. Мост небольшой, бревенчатый, но и на таком охрана может быть. Группа залегла, командир выслал к мосту разведчика. Его задача – снять охрану, если есть. Разведчик прополз немного и пропал из виду, слился со снегом в своём белом маскировочном костюме. Через несколько минут раздался свист, громкий, разбойничий.
– Свободно, вперёд!
Охраны на мосту не было никакой: ни немцев, ни полицаев из славян. Прошли ещё пару километров по льду, потом выбрались на берег. Река шла почти параллельно линии фронта. До рассвета два десятка километров прошли. Последние километры по снежной целине дались тяжело, каждые триста-пятьсот метров лейтенант менял впереди идущего, поскольку снега здесь навалено много, выше колена. Первому тяжелее всех – приходится дорогу торить, семь потов сойдёт.
Пока была возможность, шли по земле, так короче путь получался. Река Тим, по которой сначала шли, причудливо изгибается, путь получается вдвое дольше. К рассвету добрались до леса между деревнями Урынок и Шолохово. По причине зимы все деревья голые, укрытие плохое, но плюсы есть. Местным жителям немцы в лес ходить запрещают, опасаясь связи с партизанами, и сами не заходят. А что там делать? Дорог нет, а неприятности, вроде партизан, быть могут.
А только не было в этом лесу партизан, слишком невелик лес. Если костры жечь для приготовления пищи или буржуйки в землянках, дым ясным днём виден будет, для немцев как опознавательный знак. Партизанские отряды на зиму либо в глухие леса на Брянщину уходили, либо расходились по хатам, где родня была. Так зиму пережить легче. Зима 1942/43 года была не такой суровой, как 1941/42 года. Немцы тогда сильно поморозились и техники много угробили. Не приспособлены у них танки и самоходки, как и автомобили, для действий при таких низких температурах. Если моторы сутками не глушить, расход бензина ужасающий, и всё равно не поможет, ибо масло в редукторах трансмиссий и мостах в камень превращается.
Наши люди попривычнее, потерпеливее будут, а ещё одежда подходящая – телогрейки, шапки, полушубки, валенки. У немцев шинели куцые, от ветра и морозов не защищают, и шапок нет: пилотки и кепи. А ещё немцев пугало, что это европейская часть страны, что же тогда в страшной Сибири творится, где медведи по улицам ходят?
В лесу нашли низину, снега там много намело, и плотный уже. Ножами кубики снега нарезали, вроде иглу укрытие соорудили, что эскимосы строят. Укрытие из снега защиту от ветра даёт, и небольшой костёр внутри зажечь можно, хотя бы банки с консервами согреть, потому как в ледышки содержимое превратилось. Караульного выставили, как положено, поели подогретых консервов с сухарями, спать улеглись. Ночной перелёт, потом подготовка к диверсии, долгий переход. Устали все, а до наших ещё километров семьдесят с гаком, да не по ровному асфальту.
Нарезали лапника с ёлок, постелили и отлично выспались. Илья об иглу знал, видел в фильмах, но находился в снежном укрытии впервые и оценил по достоинству. Вечером ужин и потом переход до самого утра. На этот раз лейтенант вывел на дорогу. По ночному времени движения по ней не было. Впереди дозорный, в полусотне метров сзади – разведгруппа цепочкой. Когда бегом, когда быстрым шагом, но километров тридцать пять одолели. И снова ночёвка, по расчётам лейтенанта, последняя перед переходом линии фронта. Ночевали в подвале разрушенной церкви. Похоже, её взорвали ещё до войны, поскольку на остатках стен деревца проросли. Подвал глубокий, сводчатый и стены толщиной метра два – серьёзно строили предки. В подвале сухо и тихо. Днём отоспались, с сумерками вышли. К полуночи услышали далёкую артиллерийскую стрельбу, приободрились, передовая уже недалеко. В темноте на палатки госпиталя наткнулись, обошли. А через километр вышли на миномётную батарею. Такого калибра миномёты ставили в километре-полутора от передовой траншеи, во втором эшелоне обороны.
