На заметку
Страх и тревога возникают у нас в ситуациях опасности,
угрозы. И мы способны испытывать эти эмоции только до тех пор, пока
рассчитываем на спасение. Как только мы убеждаемся в бесперспективности любых
попыток избежать встречи с этой угрозой, страх улетучивается. Его место
занимает ощущение беспомощности — мы перестаем испытывать страх, склоняем
голову и отдаемся на милость победителя. Теперь наш риск погибнуть от этой
угрозы увеличивается, но зато можно быть уверенным, что, по крайней мере, сами
себя мы своей тревогой не уничтожим.
Сам того не подозревая, человек, думая подобные пакости,
защищает себя от мучительного чувства тревоги, формулирует для себя канон
безвыходности: если все так плохо, значит, можно ничего не предпринимать,
потому что бессмысленно. Причем думает он в своей депрессии сильно,
самозабвенно, последовательно, как никогда в жизни, автоматически! И эти
«хульные» мысли депрессивного больного, подобно снежному покрывалу, застилают
собой пики тревоги, сглаживают ее остроту, приносят успокоение.
Да, способы, которыми наш организм готов защищаться от
тревоги, поражают воображение! В ход идет, по сути, варварский завет: «Чем
хуже, тем лучше!»
Неизбежность, безвыходность, бессмысленность, как это ни
парадоксально, лучшие лекарства от тревоги. Тревога всегда ищет выход и
способна загнать ищущего в его поиске до смерти. Теперь же, благодаря
депрессивным суждениям, это бегство заканчивается, обороты снижаются, на душе
становится легче.
Вследствие депрессии тревога, конечно, субъективно станет меньше,
но ведь общее состояние человека от этого не улучшится. Более того, возникшая
пассивность «избавит» больного от необходимости принимать какие-либо решения, а
это ведет к застою, к стагнации. Ситуация не будет меняться, и все причины,
которые привели к возникновению этой тревоги и этой депрессии, останутся как
есть, продолжая действовать. Возникает порочный круг: с одной стороны,
депрессия становится даже приятной, желанной, поскольку она уменьшает
интенсивность тревоги, с другой стороны, состояние будет продолжать ухудшаться,
потому что ситуация, из-за бездеятельности человека, заходит в настоящий тупик!
Воистину прав был Оноре де Бальзак, когда писал: «Ничто так не пьянит, как вино
страданья!»
Возбуждение и торможение
Как же возникает открытая Мартином Селигманом «выученная
беспомощность»? Ответ на этот вопрос дает не американец, а русская наука. То,
что нервная система имеет свойство возбуждаться — ни для кого не секрет, однако
же тот факт, что эта система сама по себе может еще и тормозиться, долгое время
оставался загадкой.
Путь от амебы к человеку казался философам очевидным
прогрессом — хотя неизвестно, согласилась бы с этим мнением амеба.
Бертран Рассел
Вопрос о торможении был поставлен великим русским ученым —
Иваном Михайловичем Сеченовым. Позже это учение будут развивать Н. Е.
Введенский, И. П. Павлов и А. А. Ухтомский, именно они докажут, что торможение
не менее, а может быть даже и более важная функция нервного аппарата, нежели
возбуждение.
Торможение — это отнюдь не результат утомления, это иная,
крайне специфическая форма активности. И если процессы возбуждения продуцируют
некую деятельность в ответ на тот или иной раздражитель, то торможение,
напротив, удерживает, блокирует такое действие.
По сути дела, у собак с «выученной беспомощностью» тревога,
развившаяся на фоне стресса, начинала тормозиться, блокироваться. И это,
разумеется, большой плюс для организма. Однако есть у этого плюса, как и у
любой медали, обратная сторона. Развивающееся в мозгу торможение не может
ограничиться одной только тревогой, оно распространяется и на другие сферы
деятельности живого существа. Вот почему этот изначально защитный механизм
впоследствии оказывается губительным.
В человеке, находящемся в депрессии, внутреннее напряжение
столь велико, что возникает перегрузка, и в какой-то момент, можно сказать,
вылетают пробки. В результате у депрессивного больного тормозится не только его
тревога, но и деятельность в самых разных сферах его жизни — снижается аппетит,
вследствие чего он худеет, либидо, а потому у него пропадает сексуальное
влечение, приходит в негодность внимание и память.
Первое, о чем скажет депрессивный пациент своему врачу, это
не то, что у него снижено настроение (данное обстоятельство беспокоит его как
раз в самую последнюю очередь), нет, он поделится с врачом своим удивлением. Он
удивляется сам себе — у него пропали желания, он больше ничего, вообще ничего,
не хочет, его ничто не радует и не интересует, развивается ангедония —
состояние неспособности получать удовольствие. Почему? Именно вследствие того
изначально защитного торможения, которое попыталось защитить его от тревоги, а
в результате — защитило от самой жизни. Утрата чувства удовольствия, чувства
радости — мучительна. Вспомните сказку о проданном смехе, и вам все станет
понятно: подобное существование, лишенное активности, радости, удовольствия,
необычайно тягостно.
Так что человек, попадая в руки депрессии, с одной стороны,
защищает себя от разрушительной тревоги, а с другой стороны, напротив, в
буквальном смысле этого слова, подставляет себя. И мы должны понимать, что
когда мы начинаем бороться с депрессией, мы боремся не просто с врагом, но с
врагом, к помощи которого мы когда-то прибегли, а потому не можем в одночасье
выйти из заключенного с ним союза.
С другой стороны, будучи подавленными, заторможенными, мы не
имеем и достаточных сил, чтобы справиться с депрессией. Можно сказать, что
процессы торможения положили наши силы на депонент, то есть эти силы у нас как
бы есть, но воспользоваться ими весьма и весьма затруднительно. В этом-то,
собственно, и состоит основная проблема депрессии — человек оказался в ситуации
выраженного дефицита сил, и даже теми силами, которые у него остались, он
воспользоваться не может. Разумеется, все это только усиливает чувство
безысходности.
Истощение нервных клеток
Что ж, после того как мы, более или менее, разобрались с
депрессией, возникшей на фоне острого и тяжелого стресса, самое время перейти к
той депрессии, которая развивается подспудно, как следствие, возможно, менее
тяжелого, но зато хронического стресса. Такая депрессия встречается чаще, и как
правило, мы даже не замечаем, как оказываемся у нее в плену.
Если в нашей жизни случилась настоящая трагедия, то все,
вроде бы, понятно — причины ясны. Когда же у нас хронический стресс — на работе
дела не ладятся, дома все не слава богу, кроме того, врачи нашли у нас какое-то
заболевание — одной причины нет, наш враг словно бы размывается. Спросите у
себя — в чем проблема? И ответа не последует. Плохо, а почему — неизвестно.
Хронический стресс мы с вами испытывали на протяжении
последних десяти-пятнадцати лет, так что этот вариант развития депрессии
является у нас, что называется, хитом сезона, шлягером десятилетия. Психологический
стресс далеко не всегда бывает явным, очевидным, острым. Зачастую, и многие из
нас хорошо это знают по собственному опыту, его сила определяется не
интенсивностью, а скорее, длительностью — тем, сколько он тянется. Что может
быть хуже постоянного служебного конфликта или многолетних семейных неурядиц?
Часто мы свыкаемся с неизбежностью подобных жизненных тягот: «А кому сейчас
легко?» Но весь этот пессимистический пафос вовсе не означает, что мы перестаем
на них, на эти тяготы, реагировать — тревожиться, раздражаться, переживать. В
конечном счете подобная внутренняя работа приводит к переутомлению, которое
зачастую квалифицируется как неврастения
[6]
.
