Вот и в декабре 1836 года столичная знать металась по городу – каких только издержек не требовали предновогодние хлопоты! Очевидец писал: «…у нас морозы и – балы! <…> К 6-му генваря готовят китайский маскарад во дворце. Графиня Разумовская будет китайской царицей. <…> Графиня. искала шелковых китайских] материй. У Чаплина по 100 р. аршин. Ей нужно 6 ар., она хотела купить кусок в 7, но Чаплин не соглашается продать менее 60 ар. за 100 р., т. е. 6000 рублей на платье, потому что этот запас сделан у него для полного свадебного апартамента. Увидишь, что царица китайская купит 60 вместо 6»282. Вообще, Марья Григорьевна неустанно хлопотала о приобретении модных нарядов. «Так, в ноябре 1858 года среди «слухов и толков», волновавших петербуржцев, один был связан с доставкой графиней Разумовской на имя великой княгини Марии Николаевны до 20 «больших ящиков с разными уборами и другими, закупленными ею в Париже вещами»283. Дожив до 90 с лишним лет, графиня «до конца жизни одевалась по моде, и после ее смерти осталось несколько сот платьев и сундуки с кружевами и лентами»284.
Родовитым и богатым клиентам туалеты доставлялись на дом. В 1820-х годах двухэтажный дом на Большой Никитской, принадлежавший Лизавете Петровне Глебовой-Стрешневой, считался одним из центров высшего московского общества. «Вдруг, в средине зимы, в этом печальном доме произошло нечто необычное.
В сумерки в ворота вошли две молодые девушки в салопчиках и шерстяных платках. Они притащили огромную черную картонку, перевязанную ремешками.
По черной лестнице они пробрались с своею ношею в девичью.
И через минуту по всему дому разнеслась удивительная весть:
– Из французского магазина принесли старшей барышне бальный туалет! Барышню везут на бал!
Действительно, в тот день московский генерал-губернатор князь Дмитрий Владимирович Голицын давал большой бал.
Среди местной знати было принято вывозить девиц в первый раз в свет именно на такие полуофициальные балы.
И так как нашей Наташе в этом году исполнилось восемнадцать лет, то Лизавета Петровна решила показать ее высшему московскому обществу. <…>
В комнате барышень началась торжественная суета.
Явился парикмахер с Кузнецкого моста и завил Наташе локоны. В густые шелковистые волосы ее вплели noeud d’Apollon, для которого бабушка прислала нитку фамильных жемчугов. Из картонки извлекли бледнорозовое газовое платье на белом атласном чехле, убранное нежными блондами и цветами. Мастерицы из магазина надели его на Наташу, обдернули, расправили складки. <…>
– Барышня, пожалуйте к бабушке! – объявила вбежавшая в комнату Луша.
Наташа встала, быстро несколько раз перекрестилась и осторожно, держа руки так, чтобы не прикасаться к платью, поднялась по витой лестнице наверх.
Лизавета Петровна, уже совсем принаряженная, сидела перед туалетным зеркалом и застегивала на худой, изсохшей шее фамильный фермуар. Наташа должна была несколько раз пройти перед нею, показывая со всех сторон свой туалет.
– Очень мило, – одобрила бабушка. – Да и странно было бы, если б за такую цену не сделали хорошенького платьица»285.
Бал в Одесском клубе. 1830-е гг. Бокачини. Литография
А вот в романе «Брак, каких мало» генеральская дочка Надина Зеленцова «так рассердилась на неудачу с платьем, что с ней чуть не сделался истерический припадок». Платье «было принесено к ней портнихой с десятого часа, и было розовое атласное с белыми цветами; но когда она примерила его, то оказалось, что лиф слишком широк в талии, а белые цветы совсем не идут к смуглой ее коже, вследствие чего портниху усадили перешивать платье, а горничная отправлена была к цветочнице с поручением привезти немедленно других цветов, состоящих преимущественно из зелени, или из каких-нибудь плодов, только чтоб белого не было в них ни одного бутона»286.
В домах, где устраивался бал, одну из зал отводили под туалетную комнату для гостей. Обозреватель «Северной пчелы» зафиксировал, как выглядели эти помещения в московских особняках в 1840 году: «Туалетные комнаты обиваются обыкновенно атласом, украшаются гирляндами. Около тонких голландских диванчиков возвышаются пирамиды из душистых, роскошных цветов. Все стены увешаны зеркалами»287. Здесь хозяева заготавливали мелкие детали туалета на какой-нибудь непредвиденный случай. Так, в 1817 году графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская давала блистательный бал в честь императора, «говорили, что одни туалетные вещи для уборной комнаты ценились в 15 тыс. рублей»288. Тут же «дежурили» нанятые на время бала модистки или парикмахеры. В повести «Княжна Мими» читаем: «На другом конце дома находилась заветная комната, неприступная для мужчин. Там огромное зеркало, ярко освещенное, отражало голубые шелковые занавески: оно было окружено всеми прихотями причудливой моды; цветы, ленты, перья, локоны, перчатки, румяны – все было разбросано по столам, как Рафаэлевы арабески; на низком диване лежали рядами бело-синеватые парижские башмаки – это воспоминание о хорошеньких ножках, – и, казалось, скучали своим одиночеством; несколько в отдалении, под легким покрывалом, перегибались через спинку кресел те таинственные выдумки образованности, которых благоразумная женщина не открывает и тому, кто имеет право на ее полную откровенность: эти эластические корсеты, эти шнурки, эти подвязки, эти непонятные накрахмаленные платки, вздернутые на снурок, или перевязанные посередине, и проч., и проч. Один мосье Рави с великолепным, будто из фарфора вылитым хохлом на голове, в белом фартуке, с щипцами в руках, имел право находиться в этом гинекее во время бала; на мосье Рави не действовал магнетический воздух женской уборной, от которого у другого дрожь пробегает по телу; он не обращал внимания на эти роскошные оттиски, остающиеся в женской одежде, которую так хорошо понимали древние ваятели, взмачивая покрывало на Афродите; как начальник султанского гарема, он хладнокровно дремал посреди всего его окружающего, не думая ни о значении своего имени, ни о том, что внушала подобная комната его пламенному единоземцу»289. В письме иностранца Фердинанда Кристина также упоминаются помощницы из модисток, приглашенные на московский бал (1831): «Во время карнавала
[13] у нас были великолепные балы, но бал у полковника Лазарева подавил все остальные. Он походил на придворный бал. Помещение было обширным, при входе цветы и кустарники, блестящее общество, изысканные прохладительные напитки, невидимый оркестр, туалетная комната, снабженная перчатками, башмаками, лентами, цветами, ароматами и всем, что может быть необходимым дамам, а также шесть горничных француженок, взятых у мадам Лебур и других, чтобы одевать тех, кому может понадобиться поправить свой туалет»290.
За восторженными описаниями развлечений скрывался колоссальный труд портных, горничных и крепостных швей. Василий Антонович Инсарский рассказывал забавную историю, как, приехав в 1851 году к отцу в Саратов, он задумал устроить праздник. «Но мне хотелось показать как-нибудь свою петербургскую удаль, и вслед за моим приездом я объявил, полушутливо, полусерьезно, что 25 июля, в день именин моей жены, я дам великолепный бал с иллюминацией. Объявление это, которому я сам не придавал особенного значения, как вскоре обнаружилось, взволновало весь город. Жена моя имела надобность в какой-то безделушке и для приобретения ее отправилась в город к модисткам. Две или три из них, к которым она адресовалась, отвечали, что такой вещи нет готовой и что сделать ее скоро не могут потому, что они завалены большими заказами по случаю предстоящего большого бала. – «Где будет бал?» – спросила жена. – «У господ Инсарских, приезжих из Петербурга» – отвечали те»291.
