При глубокой медитации наш разум находится в состоянии полной функциональной готовности. Он воспринимает все звуки, образы и другую информацию об окружающем мире, но не удерживает чувственные образы, чтобы анализировать и объяснять их. Они не должны отвлекать внимание. Такое состояние в целом похоже на состояние воина, который ожидает нападения в полной готовности, следя за происходящим вокруг, но не позволяя себе отвлекаться ни на мгновение. Дзенский наставник Ясутани Роси использует это сравнение, описывая сикан-тадза, дзенский вид медитации.
Сикан-тадза — особое состояние повышенной осознанности, в котором человек не напряжен, не поспешен, но ни в коем случае и не вял. Таково сознание человека перед лицом смерти. Представьте себе, что вы участвуете в поединке на мечах, похожем на те, что проходили в древней Японии. Вы, не отрываясь, наблюдаете за противником, вы собранны и чувствуете, что готовы к действию. Если вы утратите бдительность хоть на мгновение, вы можете быть тут же сражены. Вокруг толпа зрителей. Вы не слепы, вы краем глаза видите их; вы не глухи, вы слышите их голоса. Но эти чувственные образы ни на секунду не отвлекают ваш ум
[27].
В силу сходства между состоянием медитирующего и воина образ последнего играет важную роль в духовной и культурной жизни Востока. Действие чтимого в Индии памятника религиозной мысли «Бхагавадгита» разворачивается на поле битвы, а в традиционной культуре Китая и Японии боевые искусства занимают не последнее место. В Японии сильное влияние дзен на самурайскую традицию привело к появлению бусидо — «пути воина»: искусства фехтования, в котором духовная осознанность бойца достигает высочайшего уровня. Даосская гимнастика тайцзи, считавшаяся в Китае лучшим боевым искусством, сочетает медленные ритмические «йогические» движения с полной готовностью бойца.
Восточный мистицизм основан на непосредственном постижении реальности, а физика — на наблюдении явлений природы в рамках экспериментов. В обеих системах познания наблюдения получают толкование при помощи слов. Поскольку слово — абстрактная и приблизительная карта действительности, словесные описания результатов научного эксперимента или мистического откровения неточны и фрагментарны. Это хорошо осознают и современные физики, и восточные мистики. В физике толкование результатов эксперимента называется моделью или теорией, а в основе всех современных исследований лежит осознание приблизительности любой модели или теории. Об этом свидетельствует афоризм Эйнштейна: «Пока математические законы описывают действительность, они неопределенны; когда они перестают быть неопределенными, они теряют связь с действительностью». Физики знают, что при помощи аналитических методов и логики нельзя описать все природные явления. Поэтому они выделяют конкретную группу и пробуют построить модель для ее описания. Они оставляют без внимания остальные явления, и модель не дает полного представления о реальности. Явления, которые ученые не принимают во внимание, либо столь незначительны, что их рассмотрение не дает для теории ничего существенно нового, либо еще не известны на момент создания теории. В качестве иллюстрации возьмем ньютоновскую «классическую» механику — одну из самых известных физических моделей. Она не принимает в расчет сопротивление воздуха и трение, поскольку те обычно очень малы. Но с этими поправками ньютоновская механика долго считалась полной теорией для описания всех природных явлений — до момента открытия электричества и магнетизма, для которых в ней не было места. Эти открытия показали, что ньютоновская модель несовершенна и может быть применена только к ограниченному кругу явлений, а именно движению твердых тел.
Изучение ограниченной группы явлений может подразумевать исследование не всех их физических свойств, что также делает теорию приблизительной. Этот фактор трудноуловим, поскольку мы не в силах предсказать заранее, где лежат границы возможного применения теории. Только практика может показать это. Так, репутация классической механики была подорвана, когда физика XX в. доказала ее принципиальную ограниченность. Сейчас мы знаем, что ньютоновская модель применима только к движению объектов, состоящих из большого числа атомов, и скоростям, которые очень малы по сравнению со скоростью света. Если не выполнено первое условие, вместо классической механики стоит использовать квантовую теорию; если второе — теорию относительности. Это не значит, что ньютоновская модель «неправильна», а квантовая теория и теория относительности «правильны». Все модели приблизительны и применимы к ограниченному кругу явлений. За его пределами они уже не дают удовлетворительного описания природы. Чтобы заменить, а лучше расширить старые модели путем сокращения их приблизительности, нужно создать новые.
Одна из самых трудных и в то же время самых важных задач при создании модели — определение границ ее применения. По мнению Джеффри Чу — автора «теории бутстрапа», которую мы еще разберем подробнее в главе 18, — как только модель или теория начинает работать, следует задать себе такие вопросы: «Почему она работает? Каковы ее ограничения? В чем именно состоит ее приблизительность?» Чу видит в этих вопросах первый шаг к дальнейшему усовершенствованию теории.
Восточные мистики хорошо знают, что все вербальные описания действительности неточны и неполны. Непосредственное восприятие реальности лежит за пределами мышления и языка; а поскольку именно на непосредственном восприятии всегда основывается мистицизм, любое его описание только частично соответствует истине. В физике можно измерить приблизительность каждого утверждения, и по мере развития науки она постепенно уменьшается. Как же рассматривают проблему вербальной коммуникации восточные традиции?
Прежде всего мистики в основном интересуются осознанием реальности, а не ее описанием. Поэтому в восточной религиозно-мистической традиции вопрос приблизительности идеи или теории не встает никогда. Если же восточные мистики хотят передать кому-то свое восприятие, они сталкиваются с ограниченностью возможностей языка. На Востоке есть несколько способов ее преодоления.
Индийский мистицизм, в частности индуизм, облекает свое учение в форму мифов, используя метафоры, символы, поэтические образы, сравнения и аллегории. Логика и здравый смысл не особо ограничивают язык мифологии. В мифологическом повествовании много магии и парадоксальных ситуаций, полных намеков, которые могут по-разному интерпретироваться и, как правило, не конкретны. Этот язык лучше подходит для описания мистического мировоззрения, чем повседневный. Как полагает Ананда Кумарасвами
[28], миф — максимальное приближение к абсолютной истине, которое возможно выразить словами
[29].
