– Я здесь живу! – воскликнула я. – Я здесь живу! Я Руби!
Когда я наконец решилась поднять глаза, то поняла, что лицо матери изменилось. В этой женщине не осталось ничего от моей мамы. Исчезли веселые морщинки в уголках глаз, пропала улыбка, челюсти плотно сжались. Она смотрела на меня, но видела кого-то другого. Я все еще была для нее реальна, но уже перестала быть Руби.
– Мама, – прорыдала я. – Извини, я не хотела плохо себя вести. Прости меня, прости! Пожалуйста, я обещаю, что буду хорошей девочкой – пойду завтра в школу, и выздоровею, и уберу свою комнату. Прости меня, пожалуйста, вспомни. Пожалуйста!
Она положила одну руку мне на плечо, а второй взялась за дверную ручку.
– Мой муж – офицер полиции. Он поможет тебе добраться домой. Жди здесь и ничего не трогай.
Дверь открылась, в лицо ударил поток морозного январского воздуха. Мама втолкнула меня внутрь, и я покатилась по залитому бензином бетонному полу, врезавшись в бок ее машины. Дверь со щелчком захлопнулась. Я слышала, как она зовет отца, так же ясно, как и пение птиц в кустах за стеной гаража.
Встав на четвереньки, я, не обращая внимания на холод, поползла в направлении двери. В конце концов мне удалось нащупать в темноте дверную ручку. Я дергала и трясла ее что есть мочи, всей душой надеясь, молясь, чтобы это оказался дурацкий сюрприз ко дню рождения. Чтобы, когда я выйду, на столе оказалась тарелка с шоколадными блинчиками, папа принес подарки и мы все смогли бы притвориться, будто вчера вечером ничего не произошло. А про разгром в гостиной можно было бы просто забыть.
Дверь оставалась заперта.
– Прости меня! – крикнула я, сжав кулаки. – Мама, прости меня! Пожалуйста!
Через миг в дверном проеме возникла коренастая фигура отца. Из-за плеча выглядывало мамино малиновое лицо. Сделав ей знак уйти, он включил свет.
– Папа! – воскликнула я, обнимая его руками за талию. Но в ответ получила лишь легкое похлопывание по спине.
– Ты в безопасности, – произнес он своим мягким, рокочущим голосом.
– Папа, с ней что-то не так, – сквозь слезы пробормотала я. – Я не хотела быть плохой! Ты ведь ее остановишь, верно? Она… она…
– Знаю, я тебе верю.
Отец аккуратно отцепил мои руки от униформы и проводил вниз, где мы уселись прямо на ступеньках, лицом к маминому ярко-малиновому седану. Пока я рассказывала о том, что случилось на кухне, папа что-то искал у себя в карманах. Вскоре он достал оттуда блокнот.
– Папа, – я подалась к отцу, но он остановил меня взмахом руки. Никаких касаний. Я уже видела такое однажды – на дне открытых дверей в отделении полиции. Тот же тон, те же правила. Тогда отец разговаривал с мальчиком, у которого был сломан нос и подбит глаз. Незнакомым мальчиком.
Хрустальный замок надежды разбился на тысячу мелких осколков.
– Родители называли тебя плохой? – спросил он, едва появилась возможность вставить слово. – Почему ты ушла из дома? Боялась, что они могут причинить тебе вред?
Я вскочила на ноги. Здесь мой дом! – хотелось крикнуть мне. – Вы мои родители! Из горла не вылетело ни звука.
– Ты можешь все мне рассказать, – мягко заметил он. – Я никому не позволю тебя обидеть. Нужно только узнать твое имя, а потом мы поедем в отделение и сделаем несколько звонков…
Не знаю, что конкретно меня добило, но я вдруг набросилась на отца с кулаками, молотя по нему с бешеной яростью, словно это могло каким-то образом вернуть ему память.
– Я твой ребенок! – крикнула я. – Твоя Руби!
– Успокойся, Руби, – сказал он, перехватывая мои кулаки. – Все будет хорошо. Я позвоню в отделение, и они приедут.
– Нет! – взвизгнула я. – Нет!
Отец встал и, отодвинув меня в сторону, направился к двери. Я бросилась следом, но лишь оцарапала ему руку. Ойкнув от боли, он, не оборачиваясь, вышел и захлопнул за собой дверь.
Я осталась стоять в гараже в десяти футах от собственного голубого велосипеда. И от палатки, с которой мы десятки раз ходили в поход, и от санок, на которых я чуть не сломала руку. Все в доме и гараже напоминало обо мне, но мама с папой были не в состоянии этого заметить. Части картинки не складывались для них в одно целое.
И тем не менее они должны были заметить мои фотографии в гостиной, как и беспорядок в комнате.
– …эта Руби не мой ребенок! – донеслось из-за стены. Скорее всего, мама говорила по телефону с бабушкой и та пыталась привести ее в чувства. – Нет у меня никакого ребенка! Она не моя – я уже позвонила им, не… Хватит! Я не сумасшедшая!
Нужно было где-то спрятаться. Я не собиралась ехать в отделение полиции, но кто еще мог мне помочь? Уж точно не спасательная служба 911. Могла ли я надеяться, что со временем родители постепенно придут в себя? Проскочив мимо маминой машины, я бросилась к противоположной стене гаража, где стояли контейнеры со старыми вещами. До ближайшего ящика оставалась всего пара шагов – я могла бы уютно устроиться там под ворохом одеял. В этот момент дверь гаража поползла вверх.
На подъездной дорожке лежал снег и еще там стояли ноги в темных форменных штанах. Сощурившись, я заслонилась от бьющего в глаза света. Головная боль резко усилилась.
Мужчина в темной униформе опустился на колени. Глаза его скрывали солнечные очки. Никогда прежде я не видела этого человека, но в папином отделении работало много офицеров. Хотя мужчина выглядел старше. Даже суровее.
Он поманил меня к себе.
– Мы пришли помочь. Пожалуйста, выходи.
Я сделала осторожный шаг вперед, потом еще один. Этот человек – офицер полиции, – подумала я. – Мама с папой заболели, им нужна помощь. По мере приближения его синяя форма выглядела все темнее, словно намокла от дождя.
– Мои родители…
Офицер не дал мне закончить.
– Иди сюда, сладенькая. Теперь ты в безопасности.
Едва голые ноги коснулись снега, мужчина схватил меня за волосы и намотал их на кулак, вытаскивая на улицу. В этот момент до меня дошло, что униформа была черной.
Перед глазами забрезжил серый свет. В ноздри ударил знакомый запах лимонного освежителя. Я поняла, что сижу в кресле. С возвращением в Черную Бетти!
Фургон не катил по дороге, отсчитывая милю за милей, но двигатель все же работал, играло радио. Боб Дилан прошептал первые строчки песни «Вечно молодой».
Песня резко оборвалась, сменившись взволнованным голосом диджея.
– …прошу прощения за этот казус. – Мужчина издал нервный смешок. – Не понимаю, почему система выдала эту песню. Она не входила в плейлист. Уф… вернемся… к музыке. Билл из Саффолка просит поставить «Энималз», «Нам нужно выбираться из этого места».
Приоткрыв один глаз, я попыталась сесть. Безуспешно. В голове стоял жуткий грохот. Я стиснула зубы в попытке унять дрожь. Лишь через пять минут мне удалось поднять руку и коснуться правого виска, где находился эпицентр боли. Пальцы пробежались по грубому шву, ощущая каждый стежок на ране.
