– Хорошо, – прошептал он. – Только в следующий раз не уходи так далеко. Иначе я не смогу тебя найти.
Никогда еще мне не было так хорошо. Казалось, чем дольше я сижу здесь, тем легче становится моя голова, тем сильнее расслабляется тело, превращаясь в мягкую, послушную глину.
В конце концов кто-то притащил огромный древний стереомагнитофон, и даже парни с гитарами прекратили наигрывать песенки «Бич Бойз». Я единственная во всем лагере не танцевала, но наблюдать за остальными было забавно. Зу активно вращала бедрами и взмахивала руками. Потом подбежала к нам и попыталась вытащить на танцпол. Мне удалось вырваться, но у Лиама не хватило силы воли.
Они расхохотались, когда зазвучала «Барбара Энн», а на словах «смешно, смешно, смешно» и вовсе яростно закружились. Я должна была догадаться, что дело нечисто, еще когда они вдруг загадочно переглянулись.
Лиам показал на меня пальцем, призывая присоединиться к нему. Я рассмеялась и замахала руками: «Нет!»
Он ухмыльнулся – первой настоящей улыбкой за последние несколько дней, – ну меня вдруг заныло в животе. Чувство оказалось приятным и знакомым. Лиам сделал вид, что хочет перевести дух. Зу тут же перестала дурачится. Их лица горели, на коже выступила испарина. Теперь нас разделял лишь кусочек пыльной земли. Поскользнувшись, я упала прямо в протянутые руки Лиама.
– Так нечестно, – взвыла я.
– Давай, Зеленая, – сказал он. – Наслаждайся хорошим танцем.
Зу крутилась рядом, размахивая руками в такт «Разве это не здорово». Лиам закинул мою руку себе на плечо. А потом взял мою вторую ладонь.
– Становись на мои ноги.
Я ответила недоверчивым взглядом.
– Верь мне, – сказал он. – Давай, а то наша песня закончится.
Вопреки своим опасениям, я все-таки встала на его ноги, ожидая, что Лиам содрогнется от такой тяжести. С другой стороны, его кости были крепче моих.
– Чуть поближе, Зеленая, я не кусаюсь.
Я пододвинулась так близко, что смогла положить голову ему на плечо. Лиам крепко сжал мою ладонь, и вторая моя рука непроизвольно вцепилась в ткань его рубашки. Меня охватило смущение, но тот факт, что Лиам чувствовал биение моего сердца, наполнял странной радостью.
– Никаких вращений, – выпалила я. Перенести такое было мне просто не по силам. Слишком близко. К тому же он такой теплый, такой красивый. А голова кружилась все сильнее.
– Никаких вращений, – согласился он.
Мы начали двигаться. Это был не совсем танец, скорее мягкое покачивание. Вперед-назад, легко и просто. Тело словно превратилось в воск. Сначала мы перестали попадать в такт музыке, а потом и вовсе остановились. Моя щека по-прежнему лежала на плече Лиама. Рука, которую Лиам положил мне на талию, теперь оказалась под рубашкой. Его пальцы нежно поглаживали кожу.
Прозвенел звонок, и по всему лагерю выключился свет. Раздался коллективный вопль недовольства. Настолько громкий, что Лиам расхохотался. Мы отодвинулись друг от друга, и я вдруг поняла, насколько устала.
– Пора спать. – Лиам махнул Зу. Та стояла, оживленно жестикулируя с группой сверстников.
Кто-то притащил шланг. Полилась вода. Огонь щелкнул и зашипел, словно смертельно раненный зверь. А когда костер окончательно погас, оставив после себя лишь мерцающие угольки, сквозь завесу дыма я увидела Клэнси Грея. Он стоял на противоположной стороне ямы и смотрел на меня своими темными глазами.
Глава двадцать вторая
Клэнси Грею нравилось наблюдать за мной. По всей видимости, это стало его любимым занятием.
Он наблюдал за мной, когда я, сидя на крыльце, помогала Зу шнуровать новые теннисные туфли. И когда я провожала их с Хиной в помещение, оборудованное под классные комнаты.
Когда дразнила Толстяка – единственного, кто умудрился где-то подцепить клеща.
Он смотрел на нас с Ли, пока мы ждали Майка. (Майк занимался распределением обязанностей и должен был решить, к какому делу нас лучше приставить.)
Клэнси Грей каждый день безмолвно появлялся в окне второго этажа, контролируя всех и вся, но не делая при этом ничего лично.
Когда Майк заметил, что все дети старше тринадцати выполняют в лагере какую-то работу, я и подумать не могла, что обязанности распределяются по желанию. Работа в буфете, подсчет и распределение продовольствия меня совершенно не привлекали. Вместо этого я предпочла работать с Толстяком в маленьком садике или патрулировать с Лиамом окрестные леса. Мы больше не могли проводить вместе дни напролет, и это казалось ужасно странным.
Ребята, с которыми я работала, оказались славными. Даже более чем славными. Большинство из них ничего не знали о лагерной жизни, но в то же время меня ни разу не заставили готовить еду. Так что на курсы по выживанию это было не похоже. Больше всего в этих детях меня поражала исключительная храбрость. Лиззи, например, скрывалась в Ист-Ривер уже около двух лет. Ей чудом удалось ускользнуть из лап СПИ, которые однажды в Мэриленде взяли на таран машину ее родителей.
– Ты что, просто выскочила наружу и побежала? – спросила я.
– Быстрее ветра, – подтвердила она. – Унесла только то, что было на мне. Потом пыталась связаться с родителями, но они больше никогда не вернулись в наш старый дом. А дальше повстречала шайку зеленых. Они-то и доставили меня сюда.
Существовала одна проблема: большинство детей в лагере были синими или зелеными. Плюс немного желтых, но они предпочитали общаться только со своими. Лиззи утверждала, что раньше желтых было больше, но Беглец дал им разрешение формировать свои банды.
– Дал разрешение? – повторила я, разглядывая оставшиеся коробки с крупой.
– Да, хотя установил определенные требования, – сказал Дилан – худосочный парнишка, только-только закончивший «кабинетное» обучение. Дилан поведал, что название «кабинетные уроки» появилось после того, как Беглец велел построить огромные стеллажи, на которых должны были храниться все книги и работы учеников.
– Группа должна состоять минимум из пяти человек, – закончил он. – Тогда Клэнси оценивает уровень опасности, и все участники клянутся жизнью, что ни при каких обстоятельствах не станут разглашать информацию о лагере. Естественно, передавать сведения детям, попавшим в беду, не возбраняется. Только после этого вы получаете разрешение. Но все это ради общей безопасности. Беглец никогда себе не простит, если что-то произойдет с ребенком по его вине.
У меня немного отлегло от сердца. Не то чтобы я совсем не верила в добрые намерения Клэнси Грея, просто он меня нервировал. Когда кто-то проявляет к тебе столь пристальный интерес, начинаешь задумываться, что этому человеку от тебя надо.
– Чем занимаетесь?
Мы трое одновременно повернулись к дверному проему, где стоял Клэнси. В нем чувствовалось напряжение. Порыв ветра взъерошил его черные волосы. Что-то в выражении лица Клэнси заставило меня вздрогнуть, но не от страха.
