В шатре было темно, пахло пылью и тальком. Ленкино сердце, казалось, вырвется из груди, а ладони стали липкими. Она включила свет, сфокусировавшись на веревках, у которым крепилась неподвижная трапеция, присыпала ладони тальком и, прыгнув, ухватилась за перекладину. Мышцы плеч взорвались болью, приняв на себя ее вес, мускулы живота заныли, когда она закинула ноги наверх. Пару секунд она висела, а потом смогла сесть, раскачиваясь, будто на качелях, восстанавливая дыхание. Ее мышцы болели: лучше бы она надела ремни, прежде чем пробовать что-то необычное. Хотя от одного простого трюка вреда не будет.
Ленка соскользнула с перекладины, выгнула шею и спину и широко развела руки, имитируя распятие. Качаясь, она смотрела на купол шатра. Ей показалось, что маленькая тень мелькнула среди огней. Перед глазами заплясали точки, а потом все померкло. Зашумело в ушах.
«Я, кажется, падаю», – спокойно подумала она.
Ленка очнулась, ощущая во рту металлический привкус. Все тело ныло, но это была боль от растяжений, а не из-за сломанных костей. Она открыла глаза и увидела над головой их лица.
Мадам Оксана была в ярости.
– Ты не следуешь правилам!
Ленка повернулась на бок, пытаясь привстать.
– Я не ходила на заднем дворе. – сказала она. – Никто не тренировался. Я убедилась.
Мадам Оксана зарычала и стала похожа на одну из своих кошек:
– Ты что, адвокат, чтобы со мной спорить? Убьешь себя, и, возможно, твои проблемы закончатся, но только не наши. Ты здесь, чтобы облегчать нам жизнь, а не для того, чтобы полиция задавала вопросы. Если тренируешься – надевай ремни, ponimaesh?
Ленка ухмыльнулась:
– Да, босс.
Мадам Оксана воздела руки к небесам и растворилась среди теней.
Ленка кое-как встала с кровати. Рима не дала ей упасть, взяла под локоть. Ее рука была ледяной и сильной.
– Может, тебе следует подкачаться, прежде чем снова лезть наверх?
Ленка смущенно рассмеялась:
– Ты права.
Самое трудное при возвращении в форму – ощущение собственной слабости прежде, чем сделаешься сильней. Особенно, если начинать после долгого перерыва и сгорать от нетерпения.
Еще большей трудностью оказалось то, что Ленка внезапно стала востребованной.
Рима и Эжен хотели научиться пользоваться Ютьюбом. Чио-Чио, Гектор и Борис тоже заинтересовались, а после кто-нибудь то и дело вваливался в офис, чтобы воспользоваться лэптопом, посмотреть новые фильмы и трюки. Гектор сделал куб, как в том видео, и Рима с Чио-Чио начали готовить выступление. Соколовы работали над новыми номерами, будто одержимые. Каждый раз, когда Ленка появлялась поблизости, кто-то засыпал ее вопросами об американских цирках, американском сленге, американских предпочтениях, пока она не стала ощущать себя человеческим аналогом Гугла.
– Зацени эти трюки, Ленка. Они крутые?
– Человек глотает барный стул, Ленка. Будет клево, если я повторю, или отстойно?
Теперь она могла наблюдать за тренировками. Ленка хотела этого, но, несмотря на внимание труппы, чувствовала себя еще более одинокой, чем прежде. Она старалась не думать, почему циркачи не спрашивают ее о прошлом. Не то чтобы она хотела рассказать о своей семье или болезни, но было бы приятно, если бы они хотели узнать.
После Коламбуса они поехали в Чикаго. Неделю спустя Ленка отправилась в ресторан. В последнее время она чувствовала себя слабой – слишком много фастфуда и попыток привести себя в форму, чтобы позаниматься на кубе Римы и Чио-Чио. А возможно – слишком много мадам Оксаны и труппы, хотя она и не была готова себе в этом признаться.
В любом случае, Ленке нужно было проветриться: мадам Оксана решила, что дела у цирка идут неплохо, и начала ей платить. Одолжив у Римы платье, Ленка взяла такси до ресторана, который нашла через интернет. Кухня была итальянской, как она любила, а сам ресторан не слишком шикарным, но достаточно милым: на столах – чистые скатерти и свечи. Она заказала insalata mista
[15], креветку с чесноком и бокал белого вина – официант принес его, не задавая вопросов. Креветка напомнила ей о папе: он всегда их заказывал.
За ужином Ленка размышляла, нужно ли позвонить родителям. Не то, чтобы она была готова сдаться, тем более теперь, когда начала чувствовать себя в цирке как дома, но они, наверное, волновались, и ей хотелось услышать человека, который ее любит, пусть даже будет ругаться.
Ленка вернулась в цирк почти в час ночи. Она устала, ее лихорадило, а голова кружилась сильней, чем бывает от одного бокала вина. По дороге в офис, мечтая поскорей залезть в постель, она надеялась, что кошка ждет ее в трейлере.
Она услышала стон и хотела проигнорировать его. Ленка знала, что иногда артисты оттягиваются с местными и приводят их в трейлеры, особенно Борис и Эжен. Это ее не беспокоило – так поступали все циркачи. Знать больше было ей ни к чему.
Еще один стон – уж точно не чувственный. Кому-то плохо. Кто-то попал в беду.
Ленка тихо вздохнула и, обойдя трейлер-костюмерную, выглянула на задний двор.
Согласно городским правилам, лампочка освещала площадку перед дверью. Глазам Ленки предстали Гектор, Кармен, Казимир, мадам Оксана и Борис с безжизненным телом девушки на руках. Ленка спряталась в тени трейлера – ее щека подергивалась от шока. Девушка застонала вновь, ее голова запрокинулась, как у тряпичной куклы. Из раны под челюстью тихо сочилась кровь.
Гектор выругался. Ленка не подозревала, что он знает такие слова.
– Заткнись, Гектор, – холодно сказала мадам Оксана. – Она еще не умерла, хотя и может, из-за дешевой клоунады Бориса.
Борис обнажил клыки и зашипел на нее, напомнив Ленке кота над добычей.
Мадам Оксана зашипела в ответ.
Борис положил девушку на землю и смотрел, не моргая, как мадам Оксана встает на колени, поворачивает ее голову и медленно лижет сочащуюся рану.
Спустя минуту, показавшуюся Ленке вечностью, Гектор опустил руку на плечо вампирки.
– Нужно остановиться, – сказал он.
Мадам Оксана поднялась и облизала губы. Ее лицо было бледным, как у фарфоровой куклы.
Ленка глядела на девушку. Она лежала в той же позе: руки раскинуты, шея открыта – тихо белеет нетронутая клыками кожа.
Пока она пыталась осознать увиденное, Казимир закинул девушку на плечо, точно мертвого олененка.
– Я намочу ее платье и разолью немного джина. Она ведь уже пьяна, правда, Борис? Если нам повезет, она ничего не вспомнит, когда проснется.
Борис зевнул и сонно потянулся:
– Зачем рисковать? Почему она вообще должна просыпаться?
Гектор одарил его взглядом, от которого свернулось бы молоко.
