И я постоянно думал о том, как это будет. Вот идешь себе по улице, и тут – бац. Но все было не так. Однажды ночью я проснулся, и в мое окно заглядывала женщина. Она была старше. Правда, симпатичная. Она показалась мне… доброй, наверно.
– Сколько ей было лет?
– Как оказалось, она одна из самых старых в Калифорнии, их около шести, что ли? Ее звали Мария. Раньше она была анестезиологом в больнице.
– Вы с ней… были вместе? Или как?
– Нет, Скаут, мы с ней по большей части разговаривали. Потом оставалось только ждать, и она была такая милая. Она осталась со мной. Держала меня за руку. Хотя в этом не было необходимости.
Во всяком случае, я открыл окно, но не пустил ее внутрь. Я же не идиот. Я просто сидел и смотрел на нее. Сама знаешь, как они выглядят после первой пары лет. Вылитые волки, сильные, крепкие. И наконец, она сказала: «Зачем ждать?». И я подумал: «Черт, она права. Это произойдет рано или поздно». Я мог бы тянуть и дальше. Но если сделать это сейчас, по крайней мере, я могу больше не думать об этом. Поэтому я вылез. – Он усмехнулся, как будто пролаял. – Я ее не пригласил в дом. Она пригласила меня на улицу. Наверное, это смешно. Да ты сама знаешь, как это бывает. Не хочу вдаваться в подробности. Сначала это было очень грубо. Кровь на вкус – как кровь, ну ты знаешь? Как горячий сироп. Но потом все меняется. Я как будто слышал ее пение, хотя она все время молчала. В любом случае, когда просыпаешься следующей ночью, тебе больно. Ты как будто отлежал во сне руку, только в данном случае затекла не рука, а все тело. Моя мать была зла, как черт.
Я принялась отдирать облупившуюся краску на боку качелей.
– Я думаю об этом.
– О! Ты хочешь, чтобы я… – Боже, Ной всегда был так чертовски рад угодить. Он как щенок.
Я ответила не сразу. Сначала я долго молчала. Я полностью с ним согласна. Зачем ждать? Но, в конце концов, я только вздохнула.
– Нет, лучше не надо. Завтра у меня контрольная по биологии.
– Как скажешь. – Ной закурил сигарету, совсем как Эмми. «Ну и болван, – подумала я. – Этакий вампирнувшийся Ковбой Мальборо или типа того».
– Какой сейчас вкус у крови? – спросила я. Не смогла удержаться. Я все еще хочу знать. Я всегда хочу знать.
– Похожий на пение, – пробормотал он, не вытаскивая сигарету изо рта, и, не затягиваясь, выпустил дым.
На прошлой неделе к нам гости приехал мой дядя Джек. Он живет в Чикаго и работает в какой-то большой рекламной компании. Это он сотворил тот самый рекламный щит с детской одеждой, на котором дети обтянуты лентой с надписью «биологическая угроза». Моя мама приготовила обед, а это значит, что в нем не было соли, а дядя Джек этого не терпит. Он во все поездки берет с собой баночку соли «Мортон». Он также лично убедился, что у моего стейка вкус настоящей говядины.
– Подростки в твоем состоянии должны быть очень осторожны, – заявил он.
– Да, но я не беременна, дядя Джек.
– Тебе нельзя рисковать, Скаут. Ты должна думать о своем будущем. В наши дни слишком много кровянки.
Это наверняка расскажет вам все, что вам нужно знать о том, какой великий подхалим мой дядя. Он будет сыпать жуткими каламбурами, чтобы рассказать о чем-то таком, что, вероятно, убьет меня. Он утверждал, что, мол, тот список основных причин уже давно устарел. Вроде того как когда-то дети пользовались учебниками, в которых говорилось: «Когда-нибудь человек прогуляется по поверхности Луны». Примерно год назад некоторые из этих причин начали обрастать новыми. Теперь это не просто мясо животного, убитого волком, это может быть любой хищник, поэтому охота исключается. И не только для групп высокого риска.
Мы всегда соблюдали кашрут
[46], поэтому для нас это не проблема, но вот многие другие запреты – это да. Например, секс. Послушать их, так можно подумать, что он с самого начала был в списке запретных вещей, но это вряд ли. Скорее, это придумали недавно. Если в старину в Венгрии секс мог в два счета превратить вас в вампира, то мы все к этому времени пили бы самогон.
Некоторые люди, те, что сущие придурки, называют это «кровянкой». Но никогда в присутствии людей из группы риска. Это считается грубым.
Мой дядя Джек – настоящий мудак. Я, кажется, уже сказала, что он работает в рекламе, не так ли?
– Моя фирма спонсирует «чистый» лагерь в Висконсине. Полностью безопасная для здоровья окружающая среда, полностью очищенная. Для группы риска это самое безопасное место. Господи, будь я в группе риска, это единственное место, которое я бы выбрал! Подумай об этом.
– У меня нет желания переезжать в Висконсин.
– Мы все равно будем волноваться за нее, Джек, – тихо сказала моя мать. – Пусть лучше она остается рядом с нами. Мы принимаем меры предосторожности, делаем ей уколы.
Дядя Джек сделал фальшиво-сочувственное лицо и засюсюкал так, как это делают старые люди, когда хотят показать, как они за вас переживают, хотя на самом деле им на вас плевать.
– Мое сердце просто разрывается по поводу тебя, Скаут, дорогая. Особенно, по поводу тебя. Тебе должно быть страшно, бедняжка! Мне кажется, сумей мы разобраться в векторах риска, и мы точно продвинулись бы вперед в этом деле. Совершенно очевидно, что европейское эмбарго не приносит никакой пользы.
– Наверное, потому, что это не румынский грипп, дядя Джек. Ведь невозможно блокировать воздух. К тому же, я не думаю, что это действительно началось там. Практически в каждой культуре есть легенды о вампирах.
Мать недоуменно выгнула бровь.
– Да ладно тебе, мам. Ничего другого не остается, кроме как читать. Я не тупая.
– Знаешь, Скаут, – продолжал дядя Джек противным «как-ты-смеешь-говорить-так-как-будто-ты-взрослая» голосом. – Здесь мы не видим, как люди откручивают себе головы и летают с торчащим наружу позвоночником, или железными зубами едят обрезки ногтей, так что, по-моему, можно с уверенностью сказать, что славянские регионы это наиболее вероятный источник.
– А СПИД пришел из Африки, верно? Разве не смешно, что ничего не приходит от нас? Мы никогда не делали ошибок. Мы просто жертвы.
Дядя Джек тихо отодвинул вилку, сложил руки на коленях и холодно посмотрел на меня. Его лицо оставалось пугающе спокойным.
– Думаю, столь дерзкий тон в адрес старших должен расцениваться как аморальное поведение, юная леди.
Мать застыла, не донеся стакан до губ. Я же просто встала и, громко топая, ушла. «К черту тебя и твои речи, понял?» Но уходя, я слышала его слова. Он хотел, чтобы я его услышала.
Ну и отлично, а я хотела, чтобы он услышал, как я топаю.
– Кэрол, я знаю, это трудно, но нельзя же так привязываться. В наши дни дети, вроде нее, – это пропащие люди. Группа риска? Да они уже почти готовые вампиры.
