Хотите знать, что я думаю? Я думаю, что блеснула на контрольной по биологии. Я думаю, что в любой достаточно разнообразной популяции мутации происходят всегда. И если новая адаптация оказывается более жизнеспособной, то все эти белые бабочки, плавающие в лондонской саже, начинают чернеть одна за другой.
Видите? Я не тупая. Может, когда-то была тупой. Может, раньше, когда быть тупой было не стыдно. Потому что я знаю, что раньше была кем-то еще. Я помню ее. Раньше я была просто хорошей девочкой. Я умела ладить с другими детьми. Я знала, как поддеть ногой мяч, и это было именно так. Но я приспособилась. Это то, что ты делаешь, когда ты – обезьяна, а ветви дерева в этом сезоне чуть выше, чем в прошлом. Во всяком случае, это не имеет большого значения. Если вам легче от того, что вы будете думать, что Бог нас ненавидит, или что какая-то мутация порфирии передалась воздушным путем, или что в квантовом смысле наши собственные культурные мемы всегда были просто отголосками альтернативных матриц, а иногда, лишь иногда, возникает некий безумный гибрид, или что болгарская революция захлестнула другие страны волной инфицированных беженцев? Ломайте головы, сколько угодно. Но никаких причин нет. Почему малышка Анна Круз вампирнулась в мгновение ока, я же ждала все лето и гуляла в темноте с Эмми и Ноем, и со мной все в порядке, хотя у меня гораздо больше факторов риска, чем у нее? Это не важно. Это все случайность. Это не значит, что вы плохие или хорошие. Это просто означает, что вы или быстрые, или тормозные.
После захода солнца я пришла в парк Наррагансетт. Небо все еще было чуть светлым и в больших красных облаках. Я бы сказала, что это цвет крови, но вы же знаете, теперь буквально все заставляет меня думать о крови. Во всяком случае, было еще довольно светло, чтобы я увидела их еще до того, как свернула на автостоянку. Ной и Эмми, их тени на качелях. Я подошла к ним, и Ной разомкнул объятья.
– Я принес тебе подарок, – сказал он. Затем потянулся к рюкзаку и вытащил футбольный мяч.
Я широко улыбнулась. Он уронил мяч на землю и поддал его мне. Я легонько отбила его ногой в сторону Эмми. Та усмехнулась и убрала от глаз челку. Было жутко приятно пинать этот дурацкий мяч. Глядя на него, сиявшего в свете уличного фонаря, я чувствовала, как сжимается мое горло.
Эмми с силой ударила по мячу. Пролетев над моей головой, он упал в мокрую траву, и мы все со смехом бросились за ним. Мы пинали его, гоняли взад-вперед – удивительный, потрясающий звук, похожий на биение сердца, когда кроссовки ударяют по мячу, и эта трава, длинная и нестриженная, у нас под ногами, и кровавое, кровоточащее небо. Я подумала: «Вот она. Моя последняя ночь в этой жизни».
Я изо всех сил пнула мяч. Он взлетел в воздух, и Ной, как вратарь, поймал его обеими руками. Все еще держа мяч, как идиот, он посмотрел на меня и заплакал.
Они плачут кровью. Выглядит это жутковато. Когда они плачут, они похожи на монстров.
– Ну что, – сказала я. – Гудзонов залив?
Мелисса Марр. Переход
ЗАВТРА
Себастьян опустил тело на землю посередине гравийной дорожки в дальнем конце старого кладбища.
– Элиана, перекрестки важны.
Вынув длинный тонкий клинок, он вспорол трупу живот и по самый локоть погрузил руку в тело. Другую руку, в которой был нож, он прижал к ее груди.
– До этого момента она могла очнуться.
Элиана промолчала, даже не пошевелилась.
– Но особенно важны сердца.
Он вытащил руку. В его ладони было что-то красное и скользкое.
Он бросил сердце Элиане.
– Его надо похоронить в освященной земле, а ее… – он выпрямился, снял с себя рубашку и вытер ею с руки кровь, – …оставить на перекрестке.
Боясь уронить сердце, Элиана сжимала его обеими руками. На самом деле, какая разница, уронит она его или нет, но ей все равно не хотелось, чтобы оно упало в грязь.
«Куда мы его и положим».
Но похоронить его в освященной земле – это совсем не то, что уронить на дорогу.
Себастьян выудил из кармана какую-то штуковину, открыл трупу рот и сунул это нечто в мертвые губы.
– В рот кладутся облатки, священные для любой религии. Когда-то рот мы зашивали, но сегодня это привлекает слишком много внимания.
– А мертвые тела без сердец?
– И они тоже. – Он легонько пожал плечами.
– И все же? – спросила Элиана, оторвав немигающий взгляд от сердца в своих ладонях.
– Нужно знать способы, как не дать мертвым проснуться, я же сегодня сентиментален.
Он направился к склепу, где лежала их одежда, предоставив ей самой решать, следовать за ним или остаться.
СЕГОДНЯ
– Вернусь позднее! – крикнула Элиана, выскальзывая через кухонную дверь на улицу.
Дверь с проволочной сеткой грохнула у нее за спиной, под ногами скрипнули доски крыльца. Иногда ей казалось, что дядя с тетей запустили дом нарочно, чтобы никто не мог незаметно прошмыгнуть в него или выйти наружу. Разумеется, из этого следовало, что они замечали ее присутствие.
«Хотя, с какой стати им быть другими?»
Она прошла мимо шаткого шезлонга, стоявшего возле детского надувного бассейна на заросшей лужайке. В выходные здесь гостили малышки-кузины, и никто до сих пор не удосужился затащить этот бассейн в сарай. Черт, так душно, что неплохо бы наполнить его из шланга и полежать под звездами.
«Вот только совершенно нет сил двигаться».
Элиана закрыла глаза и запрокинула голову. Виски сдавил очередной приступ головной боли. Последние пару месяцев они мучили ее чуть ли не ежедневно. Врач сказал, что это мигрень, или последствия стресса, или, может быть, предменструальный синдром. Ей было плевать, отчего они, лишь бы они прекратились. Прописанные таблетки помогали мало – да и тетя каждый потраченный на нее лишний цент сопровождала вздохами о том, как дорого она им обходится.
«Остается запасной план: самолечение».
Задрав юбку, чтобы не запачкать подол в грязи, она поставила ноги в ботинках на край детского бассейна и заметила на икре новый синяк. Эти вечные синяки и головные боли не на шутку пугали ее: вдруг с ней что-то не так? Впрочем, кроме нее, похоже, это никого больше не волновало.
Закрыв глаза, она ждала прибытия лекарства.
– Почему ты спишь на улице? – Грегори оглянулся на ее пустое парадное крыльцо. – С тобой все в порядке?
– Да. – Она пару раз моргнула и посмотрела на него. – Просто вновь разболелась голова. Который час?
– Я опоздал, но… – он взял ее за руки и помог подняться, – я заглажу свою вину. У меня для тебя сюрприз.
Он вложил ей в ладонь таблетку. Она не стала спрашивать, что это, да и какая разница? Просто сунула таблетку в рот и протянула руку. Он подал ей бутылку содовой, и горечь таблетки слилась во рту со вкусом подмешанного в колу спиртного. В отличие от пилюль и прочих вещей, раздобыть хороший алкоголь было делом непростым.
