— Прости меня, Люси, — залилась слезами мама. — Но жизнь тогда была такой тяжелой, у нас никогда не было денег, а он никак не мог устроиться на работу и все время пропивал то немногое, что я откладывала вам на еду и одежду. А мне приходилось идти в магазин и выдумывать небылицы о том, что я не успела в банк до закрытия, и просить, чтобы нам дали кредит. Хотя все отлично знали, в чем дело. А я не привыкла унижаться. Я выросла, ожидая от жизни немного большего.
Теперь она плакала по-настоящему, но меня это совершенно не трогало.
— И ведь я любила его, как я его любила, — всхлипывала она. — Мне было двадцать два, и он казался мне лучше всех. Он обещал мне много раз, что бросит пить, и я надеялась, что все устроится. Я верила ему снова и снова, а он снова и снова обманывал меня.
И полились бесконечные обвинения. Как он напился в день их свадьбы, как ей пришлось самой добираться в больницу, когда подошло время рожать Криса, потому что он где-то пил, как он затянул свою любимую песню прямо во время конфирмации Питера…
Я не слушала. Я решила, что мне пора возвращаться на работу.
Вставая, я объявила:
— Не думаю, что тебя это волнует, но знай, что я позабочусь о нем. И думаю, что у меня это получится гораздо лучше, чем у тебя.
— Ты думаешь? — недоверчиво взглянула на меня мама.
— Да.
— Желаю тебе удачи и терпения. Они тебе понадобятся.
— Зачем?
— Ты умеешь стирать постельное белье? — загадочно спросила она.
— Что?
— Увидишь, — устало сказала мать. — Увидишь.
Глава шестьдесят третья
Я вернулась на работу в состоянии шока.
Первым делом я позвонила папе, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. На мои расспросы он отвечал невнятно и невразумительно, что меня ужасно обеспокоило.
— Я приеду к тебе сразу после работы, — сказала я ему. — Все будет в порядке, не волнуйся.
— Кто присмотрит за мной, Люси? — произнес он голосом старого-старого человека. Я была готова убить свою мать.
— Я, — с жаром пообещала я. — Я всегда буду рядом с тобой.
— Ты меня не бросишь? — жалобно спросил он.
— Никогда! — заверила я от всего сердца.
— И на ночь останешься?
— Конечно. Я останусь с тобой навсегда.
Потом я позвонила Питеру на работу. Там его не оказалось, и я сделала вывод, что мать уже поведала ему свою новость, и он, со своим дурацким эдиповым комплексом, отпросился и ушел домой, чтобы забиться под одеяло и выплакать свое горе. И точно, по домашнему номеру он ответил хриплым, несчастным голосом. Он сказал, что тоже ненавидит нашу мать. Однако я знала, что им двигали совсем другие чувства, чем мною. Питер горевал не потому, что мама бросила папу, а потому, что она бросила папу не ради него, Питера.
Третий мой звонок был Крису, который, как выяснилось, был в курсе еще с самого утра. Я отругала его за то, что он сразу же не предупредил меня. Мы поссорились, и на некоторое время я отвлеклась от тревоги за папу. Крис дико обрадовался, когда я сказала ему, что вечером еду к папе («Люси, круто, спасибо! Я твой должник!»). Да, Крис и чувство ответственности не дружили. И старались встречаться как можно реже.
И наконец, я позвонила Дэниелу и рассказала ему о том, что случилось. Делиться с ним было приятно, потому что он выслушал меня с сочувствием. И кроме того, он всегда хорошо относился к моей маме, и я была рада возможности доказать ему, что на самом деле она была подлой предательницей.
Дэниел не стал комментировать поведение моей матери, а просто предложил отвезти меня к отцу.
— Нет, — сказала я.
— Да, — сказал он.
— Ни в коем случае. Я слишком расстроена и буду плохой компанией в пути. И я хочу побыть с папой вдвоем.
— Хорошо, — согласился он. — Но я тоже хочу побыть с тобой.
— Дэниел, — вздохнула я, — тебе давно нужно обратиться за помощью к психиатру. А у меня нет сейчас времени, чтобы заниматься твоим ментальным нездоровьем.
— Люси, я серьезно, — строго сказал Дэниел.
— Ты просишь от меня невозможного, — возмутилась я. — А завышенные требования всегда приводят к разочарованию.
— А теперь послушай меня, — не выдержал Дэниел. — У меня есть машина, тебе предстоит долгий путь и ты еще должна будешь заехать домой, чтобы взять одежду и все такое. Мне сегодня вечером совершенно нечего делать. Я отвезу тебя к отцу, и хватит об этом.
«Ого!» — подумала я, испытывая удивление и даже некоторое удовлетворение, несмотря на ситуацию.
— Спасибо, Дэниел, — сдалась я. — Мне было бы гораздо удобнее, если бы ты смог отвезти меня в Аксбридж.
Даже потрясение, вызванное уходом матери от папы, не смогло избавить меня от страха перед Карен. Я все равно дрожала при мысли о том, что будет, если она узнает, что Дэниел провожает меня до самого Аксбриджа. К счастью, мы с Дэниелом покинули квартиру раньше, чем она вернулась с работы.
По дороге мы остановились у магазина, где я накупила для папы всякой всячины. Я потратила кучу денег, скупив все, что ему когда-либо нравилось, — разноцветные мятные конфетки, спагетти в форме буковок, печенье с джемом, мини-бисквиты, меренги и бутылку виски. И мне было наплевать на то, что мать считала его пьяницей. И даже если бы он был пьяницей, я все равно купила бы ему все, что он ни пожелал, — лишь бы он почувствовал, что его любят.
«Я окружу его любовью, и у него появится наконец настоящий дом, — думала я с миссионерским энтузиазмом. — Я покажу матери, как это делается».
Отца мы застали сидящим в кресле. Он был пьян и плакал. Беспредельность его горя неприятно кольнула меня, потому что в глубине души я надеялась, что он обрадуется уходу матери, тому, что она оставила его в покое, тому, что теперь мы будем жить вдвоем.
— Бедный папочка! — Я бросила сумки на стол и кинулась обнимать его.
— Люси, что со мной будет? — вопрошал он, качая головой. — Что со мной будет?
— Я не брошу тебя. На-ка, лучше выпей, папа. — Я махнула Дэниелу рукой, чтобы он достал из пакетов виски.
— Выпить мне не помешает, — печально согласился папа. — Совсем не помешает.
— Ты думаешь, это хорошая мысль? — тихо спросил у меня Дэниел.
— Даже не начинай, — яростно прошипела я в ответ. — Его бросила жена. Пусть человек выпьет.
— Успокойся, Люси. — Дэниел указал мне на пустую бутылку из-под виски, стоящую на полу возле папиного кресла: — Ты это видишь?
— Еще один стакан не повредит, — упрямо сказала я.
И вдруг мне стало ужасно жаль и себя, и папу. Наплыв чувств был так силен, что я была готова закатить миниистерику.
