— Я говорила тебе.
— Не говорила.
— Говорила.
— А я говорю, что не говорила!
— Гово… ох, да что толку спорить с тобой!
— Люси, — сказал папа, — я отлучусь ненадолго, приведу себя в порядок. Ты и моргнуть не успеешь, как я уже вернусь.
Шаркая ногами, он вышел из кухни. Я проводила его любящим взором.
— Он держится молодцом! — заметила я.
— Да? — холодно переспросила мама.
Последовала неловкая пауза.
— Еще чаю? — предложила мама Дэниелу, следуя замечательной ирландской традиции заполнять паузы в разговоре усиленным потчеванием.
— Спасибо.
— Еще печенья?
— Нет, спасибо.
— Кусочек торта?
— Пожалуй, я воздержусь. Нужно ведь оставить место для ужина.
— Да ну, что ты! Ты ведь молодой парень, тебе надо хорошо питаться.
— Нет, честное слово, не хочется.
— Ты точно не хочешь?
— Мам, оставь его в покое! — засмеялась я, вспомнив, что говорил Гас об ирландских мамашах. — Так что ты приготовила на ужин?
— Рыбные палочки с фасолью и жареной картошкой.
— Э-э… здорово.
Верно: давным-давно, еще до того, как я переехала в Лондон и познакомилась с растворимыми макаронами по-индийски и чипсами с ароматом пекинской утки, это было моим любимым блюдом.
— Отлично, — Дэниел в предвкушении потер руки. — Обожаю рыбные палочки с фасолью и жареной картошкой. — Прозвучало это вполне искренне.
— Что бы тебе ни предложили, ты все равно бы так сказал, да, Дэниел? — спросила я. — Даже если бы мама сказала: «О, я подумала, что можно подать твои яички под белым винным соусом», ты бы ответил: «М-м, объедение, миссис Салливан!» Так ведь?
Я не смогла удержаться от смеха, увидев, как исказилось лицо Дэниела.
— Люси, прошу тебя, не шути так, — выговорил он.
— Извини, я забыла, что говорю о твоем самом ценном имуществе. Кем бы был Дэниел Уотсон без своих гениталий? Да практически никем!
— Дело не во мне. Любой мужчина расстроился бы, услышав такое, не только я.
К моей матери наконец вернулся дар речи.
— Люси! Кармел! Салливан! — выпалила она, и это спасло ее от апоплексического удара. — О чем ты, ради всего святого?
— Ни о чем, — торопливо вмешался Дэниел. — Совсем ни о чем, правда.
— Ни о чем, Дэниел? А Карен утверждает обратное! — Я заговорщицки подмигнула ему. Он же принялся засыпать мою мать вопросами, стараясь отвлечь ее от моей выходки: «Как ваши дела?», «Как с работой?», «Интересно ли работать в химчистке?»
Мама разрывалась между мной и Дэниелом. С одной стороны, внимание Дэниела ей страшно льстило, а с другой — она подозревала, что я совершила что-то непростительное и при этом осталась безнаказанной.
Победило тщеславие. И она принялась делиться с Дэниелом историями об избалованных богатеях, которых она обслуживает в химчистке, которые хотят, чтобы все было готово в мгновение ока, которые никогда не говорят простого «спасибо», которые паркуют свои машины («эти свои крутые „БМХ“ или „БЛТ“, как их там называют…») прямо на проезжей части, которые все критикуют.
— Вот буквально вчера заявился один такой — ну, совсем еще щенок — и швырнул — да, швырнул! — мне в лицо рубашку, да еще и обругал меня. Прежде всего, Дэниел, совсем ведь не обязательно было ругаться, и я ему так и сказала, а потом рассмотрела рубашку, и оказалось, что на ней не было ни единого пятнышка…
Дэниел обладал терпением святого. Я была так рада, что он поехал со мной. Одна я бы не выдержала тут и получаса.
— И я говорю ему: «Рубашка белая как снег», а он говорит: «Вот именно, а когда я принес ее вам, она была голубой»…
И так далее, и тому подобное. А Дэниел все кивал и сочувственно улыбался. Замечательно! Мне оставалось лишь изредка мычать что-нибудь нечленораздельное.
Наконец наступил финал.
— …И он говорит: «С вами свяжется мой адвокат», а я говорю: «Ваш адвокат еще пожалеет, что свяжется со мной!» Ну а как ты, Дэниел? — неожиданно сменила тему мама.
— Спасибо, миссис Салливан, все нормально.
— И не просто нормально, а очень хорошо, да, Дэниел? Расскажи маме о своей новой подружке.
Я была в восторге. Я знала, что ее эта новость расстроит. Она-то все еще надеялась, что я умудрюсь заставить Дэниела влюбиться в меня.
— Люси, перестань, — смущенно шепнул Дэниел.
— Да брось, Дэниел, не стесняйся. — Я понимала, что веду себя некрасиво, но уж слишком велик был соблазн.
— Это кто-нибудь из тех, кого я знаю? — спросила мама с надеждой в голосе.
— Да, — с удовольствием подтвердила я.
— Неужели? — Она пыталась — безуспешно — скрыть разгоревшееся любопытство.
— Ага, это моя соседка Карен.
— Карен?
— Да, Карен.
— Та шотландка?
— Именно. И они друг от друга без ума. Здорово, правда?
Мама не ответила, и мне пришлось повторить:
— Замечательная новость, да?
— Ну, мне она всегда казалась несколько бесцеремонной… — начала было мама, но тут же ладонью зажала себе рот в притворном ужасе. — Ой, Дэниел, сама не понимаю, как только у меня такое вырвалось! Мне так стыдно. Сердце Иисуса, до чего же некрасиво получилось! Прошу тебя, Дэниел, забудь то, что я сейчас сказала. И вообще я последний раз видела ее очень давно. Я уверена, что теперь она ведет себя менее вульгарно.
— Будем считать, что я ничего не слышал, — с легкой улыбкой сказал Дэниел. До чего же он великодушен! Ему следовало тут же пристукнуть старую интриганку, и любой суд оправдал бы его.
— При всех своих недостатках Люси по крайней мере никогда не отличалась вульгарностью, — говорила мать, якобы просто размышляя вслух. — Она никогда не позволяет себе расхаживать на людях с голой грудью.
— Это оттого, что у меня нет груди. А иначе я бы выставляла ее напоказ при всяком удобном случае, черт возьми…
— Не выражайся, Люси.
— Не выражаться? Ты еще не слышала, как я выражаюсь… — Я замолкла и мысленно обругала Дэниела за то, что при нем я не могла как следует поругаться с матерью. — Извините меня, я вас покину ненадолго, — сказала я и ушла в прихожую. Там я достала из своей сумки бутылку виски и отправилась на второй этаж. Мне хотелось побыть с папой наедине.
Глава тридцать седьмая
Он был в спальне: сидел на кровати и зашнуровывал ботинки.
— Люси, — сказал он. — Я уже собирался спуститься к вам.
