Блитц и Харт понуро молчали.
—Ну, что и требовалось доказать, - тряхнула головой Сэм. - Но я не часть плана Мимира и пить его *Кулэйд(прим. Товарный знак растворимого порошка для приготовления фруктовых прохладительных напитков; выпускается в нескольких вариантах)магических знаний не собираюсь.
—На Кулэйд непохоже. - возразил Блитц. - Больше напоминает пиво из корнеплодов с лёгким оттенком гвоздики.
Сэм повернулась ко мне:
—Тут явно что-то не складывается. Я понимаю, найти Меч Лета. Но зачем тащить его после этого на остров, именно туда, где Сурт им и намерен воспользоваться в своих целях? Это глупо.
—Но меч-то будет уже у меня в руках и....
—Магнус, - не дослушала меня она. - Твой отец отдал меч, и за это в Рагнарёк должен быть убит Суртом. Так уж назначено судьбой. По крайней мере, так написано в большинстве историй. А значит, меч все равно рано или поздно окажется у Сурта.
Меня от таких предсказаний кидало в жуть. Как кто-либо, и даже бог, мог сохранить рассудок, заранее зная в деталях о своей предстоящей смерти и веками вынашивая эту ужасную мысль?
— И почему Сурт так ненавидит именно моего отца?-не понимал я. - Гораздо логичнее ему было бы выбрать для этого какого-нибудь большого и сильного бога войны.
—Сынок, - с хмурым видом проговорил Блитцен. - Сурт жаждет сеять смерть и разрушения. Он жаждет пустить безудержный шквал огня по всем Девяти Мирам. Бог войны не в силах такого остановить, а Фрей в силах. Он - бог сезонов расцвета в природе. Бог здоровья и новой жизни. Он враг крайностей. Он сдерживает и лёд, и огонь. А Сурт не выносит препятствий у себя на пути. Поэтому твой отец его естественный враг.
«А как следствие, Сурт ненавидит меня»,-отметил про себя я, а вслух поинтересовался:
—Но если Фрей точно знал, какая судьба его ждёт, то зачем расстался с мечом?
—Известное дело зачем. Любовь, - тяжело вздохнул Блитц.
—Любовь? - вытаращился на него я.
Сэм поморщилась.
—Ненавижу эту историю. Лучше, Магнус, решай скорее, куда поведёшь обедать?
Что до меня, то какая-то часть моего существа просто жаждала услыхать эту историю, а другая напомнила мне слова Локи: «Решишься ли ты искать то, чего жаждет твоё сердце, если тебе при этом будет известно, что после тебя ожидает участь твоего отца?»
Я уже убедился: у большинства скандинавских историй одна и та же мораль: знание не всегда равноценно заплаченной за него цене. Мне бы следовало хорошенько подумать об этом. Но яна своё несчастье, всегда отличался большим любопытством.
—Ну, обед, полагаю, нас ждёт вон там, впереди,-ответил я на вопрос Сэм.-Пошли.
Ресторанный дворик в так называемом Государственном Транспортном здании Бостона, конечно, не шёл ни в какое сравнение с Трапезной Павших Героев, но для бездомногобыл почти что Вальхаллой. Во-первых, располагался он в теплом атриуме, во-вторых, в него мог спокойно прийти кто угодно, в-третьих, там всегда оказывались свободные столики и, в-четвёртых, он охранялся не полицейскими, а только частной службой охраны. Достаточно стакана с каким-нибудь напитком или тарелки с недоеденной едой, и можешь сидеть там хоть целую вечность, пока тебя кто-нибудь не сдвинет.
Едва оказавшись внутри, Блитцен с Хартстоуном направились прямиком к контейнеру, куда посетители скидывают с подносов объедки.
—Стоп, ребята, -гордо остановил их я. - Сегодня едим настоящую пищу. Я угощаю.
Харт, подняв удивлённо брови, изобразил вопрос:
—У тебя что, есть деньги?
—У него здесь есть друг. - тут же напомнил ему Блитц. - Парень, который торгует фалафелью.
Сэм замерла.
—Чтоо?
И ей пришлось с таким видом озираться по сторонам, словно до неё только сейчас дошло, где мы находимся.
— Здесь круто, - поспешил её успокоить я. - Я действительно знаю парня, который работает в «Фалафельной Фадлана». Ты ещё мне спасибо скажешь. У них потрясающе вкусно.
—Нет... Я.... О, боги, -Сэм,похоже, ничуть не успокоилась и, натянув платок чуть не до самых глаз, тихо бросила:
—Я не могу. Может, мне лучше вас подождать снаружи?
—Не дури, - Блитц взял её за руку.—Если с нами увидят такую хорошенькую девушку, нам, возможно, достанется больше еды.
Сэм явно хотелось скорее слинять отсюда, но она все же позволила Харту и Блитцу усадить себя за столик. Видимо, следовало бы обратить побольше внимания на неё, а точнее, на то, как она неуютно здесь себя чувствует. Но стоит мне приблизиться на сто футов к «Фалафели Фадлана», как я забываю решительно обо всем на свете, кроме неё.
А с менеджером этого заведения Абделем я успел за два года бездомной жизни наладить крепкие дружеские отношения. Думаю, я для него был чем-то вроде благотворительного проекта.
У него всегда оставались излишки еды. Чуть зачерствевшая пита, вчерашняя шаурма, пересушенный под лампой подогрева кебаб... За деньги уже посетителям этого не продашь, но ведь вполне съедобно. И вместо того, чтобы выкинуть такую еду на помойку, Абдель отдавал её мне. Когда бы я ни явился к нему, мог наверняка рассчитывать на сэндвич с фалафелью или какую-нибудь другую вкуснятину. А в благодарность приглядывал за другими бездомными в атриуме, чтобы они прилично себя вели и не отпугивали посетителей, которые едят у Абделя за деньги.
В Бостоне вы не найдёте ни одного квартала, где бы не было какой-нибудь иконы свободы. Тропа Свободы, вымощенная красным кирпичом. Старая Северная церковь. Монумент Банкер-Хилл. И ещё многие в том же роде. Но лично мою свободу и независимость воплощали не все эти памятники истории, а «Фалафель Фадлана», которая надёжно поддерживала меня с той самой поры, как погибла мама.
Мне не хотелось смущать Абделя компанией, которую я притащил собой, поэтому я велел Блитцу и Харту оставаться за столиком, а к прилавку отправился вместе с Сэм. Она тащилась следом за мной так медленно, будто ей стало вдруг тяжело ходить, и проделывала при этом какие-то диковинные манипуляции со своим зелёным платком, похоже, стараясь в нем спрятаться.
—Что с тобой? - наконец не выдержал я.
—Может конечно, его сейчас здесь и нет. - с безумным видом пролепетала она. -Или лучше всего сказать, что я твой репетитор.
Не врубившись, о чём она, я подошёл вплотную к прилавку, а Сэм предпочла задний план, явно пытаясь укрыться за фикусом в кадке.
—Абдель здесь? -спросил я у парня на кассе.
Не успел он мне ответить, как из кухни, улыбаясь и на ходу вытирая руки о фартук, вышел сын Абделя, Амир.
—Джимми, как жизнь? - поприветствовал он меня.
Я расслабился. После Абделя Амир здесь был следующим самым лучшим. Лет восемнадцатидевятнадцати, стройный и привлекательный, с прямыми темными волосами, татуировкой на арабском языке на бицепсе и такой ослепительной белозубой улыбкой, что мог бы спокойно продать целый грузовик отбеливающей зубной пасты. В Фалафельной он, как и все остальные, знал меня под именем Джимми.
