А еще становилось все прохладнее. Меня буквально трясло от холода, даже зубы лязгать начали, как в лютую стужу.
— Уффф, — потер я себя за плечи, когда последний туманный сгусток стал росой. — Задубел совсем. А еще говорят о глобальном потеплении. Август на дворе, а колотун, как зимой.
— Какой колотун? — тихонько засмеялся лесной хозяин. — Три недели дождей не было и ветра почитай, что совсем нету. «Вёдро» стоит. Это, парень, тебя та сторона привечает, там-то всегда стужа. Помнишь, как оно зимой случается? Ты дверь на улицу открываешь, так тебя непременно воздухом холодным обдает. В доме-то тепло, а там-то студено. Вот ты сейчас такую дверь и открывал, да еще много раз и без перерыва. Само собой, что до костей пробрало.
— Ух ты, — проникся я. — Вот ведь!
То ли растирание помогло, то ли я просто согрелся, но холод отступил.
— А вообще, ты поосторожней, — посоветовал мне лесовик. — Я останавливать тебя не стал, потому как у тебя своя голова на плечах есть, но на будущее запомни — силы надо соразмерять. Два с лишним десятка душ в один прием отпустить — это, знаешь ли… Та сторона хитра, только и ждет, когда ты ошибешься. Если кровь твоя остынет, душа замерзнет, она тут же это почует, и жди беды.
— Так подсказали бы, — я подошел к лесовику и присел с ним рядом. — Понятно, что у меня своя голова есть, но совет лишним не бывает.
— Вот и посоветовал, — невозмутимо ответил мне старик. — Как закончил, так сразу и посоветовал. А ну как ты бы взял и передумал, кого-то из них на потом оставил? У меня, парень, свой интерес есть, и он всегда будет выше, чем твой. Ты, к слову, это тоже на ус наматывай. Это у людей чужое выше своего, случается, стоит. «Общее дело» там, или «все как один». А у нас всяк кулик только свое болото славит. Мое — это мое, а твое — это твое. Сначала я свое должен получить, полной мерой, а уж после о твоем благе, может, подумаю. А может, и нет.
— Спасибо за науку, дедушка, — я передёрнул плечами, сбрасывая с себя остатки сонной изморози. — Запомню твои слова.
— Вот-вот, — лесовик сунул мне в руки круглый туесок. — На, костяники поешь. Она сейчас в самую силу вошла, и для тебя как раз очень полезна. Да что ты по одной в рот кладешь? Горстями загребай, как положено.
Не знаю, чем именно костяника для меня полезна, но употребил я ее с удовольствием. Вкус у ягод был терпкий и сладкий одновременно, чем-то напоминающий ночной лесной воздух.
— Дедушка, — спросил у лесовика я, прожевав очередную горсть ягод. — А что такое «дольник»?
— Сарафан так тут называли, — охотно ответил старик. — В старые времена, понятное дело. Как, стало быть, у девки кровя пошли, она из рубашонки дитячьей выскочила, так сразу в дольник влезла. Без вышивки, вестимо. С вышивкой только замужние бабы носили. А «дольником» его прозвали, потому как подол низкий был, до «долу» опускался. Не след девке, а тем более замужней бабе, другим мужикам ноги свои показывать.
— Как все непросто, — не знаю, в который раз, сказал я. — Повидали бы наши предки, в чем мы теперь ходим.
Стало быть, не совсем бесследно исчезали тени. Я получил часть их знаний. Мизерную, копеечную — но получил. Хотя — даже не знаний, это я маханул. Слово «дольник» у меня в памяти осело и даже связалось с внешним видом одежды, но при этом само значение осталось загадкой. Это больше всего похоже на приобретение рефлекторных навыков, когда мозги не включаются и действие происходит на уровне мышечной памяти.
Ну и ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок.
— Березками тут все засажу, — вещал тем временем мечтательно лесной хозяин. — Под осень самое то. Хороший хозяин как раз об это самое время дерево сажает.
— А мои родители всегда весной деревья сажают, — удивился я.
— Весной тоже можно, — кивнул лесовик. — Да только тогда ему приживаться сложнее, сколько всего в земле ползает да вокруг летает. А зимой сок по стволу не идет, мороз же кругом, а корешку тепло, хорошо под снегом. Нет, осень — самое то, особенно для березки. Посажу да приглядывать буду. Лет через двадцать здесь от поляны и следа не останется, рощица будет.
Вот тут я и понял, почему этого странного старичка называют «лесной хозяин». Он хозяин и есть. Ему каждое дерево как родное, он его от рождения до смерти знает. Этот лес — он его жизнь.
Как он только нас, людей, терпит? Ведь ни один короед столько вреда его владениям не приносит, как мы.
Но поднимать эту тему я не стал. Себе дороже может выйти. Эти сущности, они ведь как стихия — никогда не знаешь, что им в голову взбредет. Людей можно хоть как-то разгадать, просчитать, нейролингвистически запрограммировать, в конце концов, а этих… Фига с два.
— Можно вопрос? — обратился я к старику, получил одобрительное сопение в ответ и продолжил: — Вот вы сказали, что, мол, «любит ваше ведьмовское племя пустыми словами сорить, лишь бы нужное получить». А это вы о ком речь вели?
— Да заходил ко мне один в гости, — насупился лесной хозяин. — Из ваших как раз. Когда это было-то? Еще до большой войны. Да не той, что с германцем, той, что с французом. Много чего обещал, выпросил у меня «одолень-траву», а слово не сдержал.
Ну это он зря сделал. Хорошо хоть, что это было невесть когда, еще в первую Отечественную, срок давности преступления прошел.
Но, вообще, так не поступают. Зачем же наш цех так позорить и на весь ведьмачий коллектив пятно позора накладывать?
— Ладно, — лесовик встал с земли. — Пошли, что ли? Тебе поспать будет неплохо, да и у меня дел полно. На опушке детишки нынче костер вечером палили, надо проверить, загасили или нет. Да и парочки попугать охота, их в августе много ко мне в гости захаживает. Так, знаешь, весело на них филина напустить или кустами похрустеть! Девки визжат, боятся! Потеха!
Стоп-стоп-стоп. Было такое. Мы как-то со Светкой, моей бывшей, в лесу целовались, это еще до свадьбы было, в «конфетно-букетный» период. И так все славно складывалось, я уж было почти до намеченной цели дошел, а тут прямо над головой у нас сова заухала. Светка перепугалась до смерти от неожиданности и в поселок меня утащила. Ну и прахом все мои надежды пошли, пришлось еще две недели ждать, пока она у меня ночевать не осталась.
Так вот чьи это проделки были! Ну, старый… Пень!!!
Как видно, дед понял, о чем я думаю, больно у него ухмылка ехидная на лице гуляла.
Все по той же короткой тропинке мы добрались до того места, где лесная дорога превращалась в поселковую, и на прощание лесной хозяин мне сказал:
— Исполать тебе, ведьмак. Ты не думай, что я совсем уж неблагодарный, мне покон ведом. За добро, что ты мне сделал, при случае отплачу. Надо будет спрятаться от лихих людей — приходи, укрою так, что с собаками не сыщут. Трав каких или кореньев если захочешь у меня в доме собрать — милости просим. Ну и слово пущу о тебе, чтобы всякий лесной хозяин в наших краях знал, что ты не лиходей, вежеству учен и дело с тобой иметь можно. Но ты на это особо не рассчитывай, кланяться другим хозяевам хлебом да добрым словом не забывай. У нас ведь каждый сам за себя. Выслушать меня выслушают, но и только.
