Так что Ленка и Наташка обрадовались моему возращению. Не скажу, что окружили трогательной заботой, но нечто вроде этого имело место быть. Они выдали мне шоколадную конфету, оставшуюся после чьего-то дня рождения, и засыпали новостями о том, что произошло за время моего отпуска.
— А Левина из кредитного, по ходу, опять в «декрет» собралась! — вытаращив глаза, вещала Ленка.
— Опять! — поддержала ее Наташка. — Прикинь, это у нее уже четвертый ребенок будет! Куда ей столько? Тут с одним-то непонятно что делать, а там четыре!
— Я так думаю, что она вообще не человек, — неожиданно подытожила Ленка.
— А кто же она? — чуть не поперхнувшись конфетой, спросил я.
Чего-чего, а подобных фраз тут я не ожидал.
— Ксерокс, — без тени улыбки пояснила Ленка.
— Да все они там, в кредитном, хороши, — обвинительно произнесла Наташка. — Одна из «декрета», другая в него. По кругу рожают, а работать некому. Если какой документ у них надо получить, то каблуки сточишь, за ним бегая — людей-то вечно не хватает.
— А еще поговаривают, что Силуянов на Немирову глаз положил, — хитро блеснула очочками Ленка. — Да-да-да. Они то и дело у нее в кабинете сидят, чай пьют, и все при закрытых дверях.
О как. Это интересно. Помнится, эти двое в свое время начали тесно общаться благодаря мне. Ну как мне казалось. А тут вон чего! Ну и дай им бог!
Я даже ощутил себя неким купидончиком. Свел, понимаешь, два одиночества. Теперь главное, чтобы муж Немировой и жена Силуянова про это не узнали. Любовь — любовью, но зачем семьи рушить?
Следом за этими новостями последовала еще одна событийная охапка, уже, правда, с не настолько глобальными, в офисном разрезе, масштабами. Все как всегда — скандалы, интриги, расследования.
В принципе, любой современный офис — это наш мир в миниатюре, со своими героями, злодеями, диктаторами, вольнодумцами, распутницами и всем остальным, что есть на Земле. Человек, впервые попавший в этот мир, похож на младенца, хлопающего глазами, пускающего пузыри и неуверенно что-то бубнящего. Проходит время, он взрослеет, мужает и в результате находит свое место в сложном социуме под названием «коллектив», получает некую социальную роль и играет ее до того момента, пока не будет подписан «обходной» лист.
Этот мир можно любить, можно не любить, но мы в нем живем. Здесь мы проводим по девять-десять часов в день и видим лица соседей по кабинету чаще, больше и дольше, чем лица родных и близких. Дома мы спим, а тут — живем. В какой-то момент начинает казаться, что там иллюзия, а тут — реальность. Просто здесь мы себя ощущаем в своей тарелке, здесь все привычней, что ли.
Нас называют «планктон», нас называют «офисные жители». Да, мы именно это и есть. Мы мельчайшие создания в огромном городском океане, но без нас вымрут крупнейшие его водоплавающие. Им просто будет нечего есть. Мы — то, что бурлит в кровеносных сосудах всех столиц, мы то, без чего невозможно представить лицо любого города любой страны мира.
Это не гордость и не подчеркивание статуса, не громкое заявление, вроде: «вот мы какие, завидуйте». Нет-нет-нет. Это не более чем констатация факта. Просто — мы есть. Это факт, и с ним надо считаться.
Тем более что завидовать тут особо нечему. Наша жизнь не так весела, как может показаться со стороны.
А еще офисная жизнь — это четкий ритм. Перемещения клерков в пространстве любого офиса только на первый взгляд напоминают броуновское движение, на самом деле все подчинено строгой логике событий. Каждый знает свое место, каждый знает, что и когда ему надо делать. И что ему не делать, он тоже знает. Фраза: «Этого в моей должностной инструкции нет» вбита в черепную коробку клерка намертво. Как, собственно, и вся должностная дословно. Я уже говорил — если ты сдуру выполнишь чью-то работу хоть однажды, то в следующий раз ее тебе впихнут насильно, мотивируя тем, что ты сам впрягся в эти сани.
Так вот — ритм. Он затягивает человека приблизительно так же, как дудочка костлявого индуса-заклинателя зачаровывает кобру. В однообразных трудах и заботах дни проскальзывают один за другим. Вроде только-только был понедельник, а вот уже и пятница. Что дни! Месяцы незаметно складываются в годы. И в этом будничном кружении есть свое очарование, смею вас заверить. Имя ему — стабильность.
Вот и я снова завертелся на этой карусели. Через пару-тройку дней привычное бытие потихоньку, помаленьку начало вытеснять у меня из головы воспоминания и о Лозовке, и о Нифонтове с его задиристой напарницей, и обо всем остальном. Не то чтобы совсем, но привычный мир, тот, что был раньше, противореча моим же недавним мыслям, внезапно показался мне более устойчивым и привлекательным, чем новый, в который я поневоле окунулся с головой за последний месяц. Здесь все просто, понятно, а там…
Разумеется, от полученной мной силы отмахнуться не получится, сделанного не воротишь, но вот только как эти два мира соединить в один, я не знаю пока.
Нет, я так же вечерами изучал книгу, общался с Родькой и Вавилой Силычем, но некая новизна, та, что меня подкупала в самом начале, как-то исчезла и поблекла.
Но более всего давило осознание того, что меня ждет выбор. Раньше или позже мне придется выбрать что-то одно, это я понимал предельно точно. Не получится сидеть на двух стульях сразу. А если говорить совсем уж прямо, то придется решать, что мне ближе, что мне нужнее. И — с кем я.
Точнее, к какому из миров я теперь принадлежу в большей степени. Ведь от этого зависит то, как я буду воспринимать действительность и в соответствии с моральными нормами какого именно пласта бытия буду поступать в том или ином случае.
И прямое подтверждение этим своим мыслям я получил уже в ближайший четверг.
Все в этот день было как всегда. Разве что духота была совершенно уж невозможная, что в здании, что на улице. Но оно и понятно — все новостные сайты с самого утра твердили, что на Москву откуда-то с запада наползает гроза. Не в смысле — НАТО лихо расширилось на восток, а именно что гроза, с порывистым ветром и всем таким. А перед грозой, как известно, всегда дышать нечем.
И тут мне еще, как назло, понадобилось сходить в операционный зал за документами. Обливаясь потом и тихонько сквернословя сквозь зубы, я добрел до него и был неприятно удивлен, увидев, что Анька Потапова, которая, собственно, мне была нужна, обслуживает какую-то старушку. Причем сразу было ясно, что это надолго, так как старушка эта уже обложилась стопками бумаг, вроде выписок со счетов, открытых во времена царя Гороха, и облигаций государственного займа 1949 года. Таким бабушкам важен не процесс получения какой-то конкретной информации, они сюда пообщаться приходят. Они уже давно усвоили, что операционистки коммерческих банков и девочки с любых ресепшен в наше время являются самыми бесправными категориями населения. Они обязаны выслушать любой бред и никого не имеют права послать куда подальше. Корпоративный этикет им это запрещает делать. Медсестра в регистратуре поликлиники послать может, фармацевт в аптеке тоже запросто это сделает, даже продавец в магазине имеет такую возможность, тем более что последним вообще терять нечего. А операционистка почти наверняка не пошлет. Во-первых, она ко всему привычная, во-вторых, в банках камер понатыкано много. «Волчий билет» никому не нужен.
