Лесовик, которого я вскоре стал называть «дядя Ермолай», даже провел меня в самое сердце своего массива, туда, куда простым людям дорога заповедана. Ни одна тропинка туда не приведет, ни один навигатор дорогу не укажет. Там дом Лесного Хозяина, там сосредоточие его власти над деревьями и зверями. И, насколько я понял, это был знак немалого доверия ко мне.
Там мне довелось повидать деревья, которым лет по пятьсот, коли не больше. И, клянусь вам, я ощутил, что они живые. Не в смысле — корни, ветки, сок, бегущий по стволу. Нет. Они мыслят. Не так как мы, по-другому, но мыслят. Чувствуют.
Если бы меня выбрала другая стезя, не путь мертвых, то я, наверное, хотел бы иметь дело именно с лесом. Есть в этом что-то такое… Исконное. Все мы из леса вышли, в конце-то концов. Славяне, в смысле.
Кстати, повидал я и проклятый клад. Точнее — место, где он закопан. Специально ночью ходил, днем его не увидишь.
Закопали его века четыре назад под корнями старого дуба лихие люди, так мне дядя Ермолай сказал. Зарыли — и не вернулся за ним никто. А он знай себе лежит. И злато-серебро в двух сундучках, и побрякушки какие-то в ларце, и безвинно убитый мальчонка лет двенадцати, которого при нем сторожем оставили. Правда, за это время кости его успели сгнить до основания, но душа все еще там обретается, при сокровищах.
Врагу не пожелаю такой клад найти. Мальчонка этот за четыреста лет настолько осатанел, что у меня от его воплей и проклятий чуть голова не взорвалась. Слушать меня этот страж сокровищ не желал, а убить не мог, потому как я на его добро не посягал. Вот оттого он так и разорался.
Я ведь поначалу его пожалел, даже подумывал, не попрактиковаться ли мне на этом бедолаге. По основному профилю, так сказать, поработать. А потом подумал — да пошел он нафиг. Не дай бог, что-то не так пойдет, засбоит, и будет этот неврастеник за мной таскаться по пятам везде.
Но в целом красиво проклятые сокровища в ночи выглядят. Красное зарево у корней высоченного дерева, которое перемежается светлыми всполохами, изображающими, что там, под землей, скрыто, то есть некий краткий каталог зарытых ценностей. Зрелище такое, что 3D отдыхает!
Ну и всякого другого я узнал немало — и о травах, и о корешках разных, и о повадках лесных обитателей.
Душевным оказался дядя Ермолай, ничего не скажешь. Он мне еще и короткую лесную дорогу открыл, когда я в Шаликово за харчами ходил. Эта дорога что-то с чем-то. Двадцать минут — и я на станции. А если по обычному пути топать — часа на полтора хода в одну сторону.
Правда, я все равно задумался вот над каким вопросом — лесовик он не злой, и дружбу с покойным Захар Петровичем водил, а его силу тогда во мне не распознал. Почему, интересно?
Или распознал, но решил не лезть в это дело? А что, запросто. Насколько я успел понять, принцип невмешательства в чужие дела в этом новом для меня мире является одним из основных. У каждого есть своя делянка и он ее возделывает, если сказать образно.
Вот так и бежали день за днем, под ласковым летним солнышком и прозрачно-синим небом без единого облачка. В городе жара, духота, смог, а тут благодать. Опять же — никаких тебе тесных костюмов и галстуков-удавок, никаких пропотевших на спине сорочек, которые вечером от впитавшейся в них соли колом стоят.
Да елки-палки, я даже брился раз в три дня. А что? В нашей деревне танцев по вечерам нету, и красотой своей неземной мне пленять некого. Ну не ведьм же, соседок. Тем более, что не очень-то мы и общались. Здоровались, если на улице сталкивались, да и только. Нейтралитет, понимаешь.
В общем, со всеми я перезнакомился, кроме болотника, который проживал недалеко от Лозовки, и его супруги, которую дядя Ермолай презрительно называл «кикиморой». А может, и не презрительно, может, это ее настоящее имя было. Нет, я бы и к ним наведался, но Лесной Хозяин очень мне не советовал этого делать, мотивируя свои слова тем, что болотник и раньше не славился покладистостью и добротой, а после того, как часть его владений осушили и на их месте поставили какой-то завод, вовсе озверел, а потому топит в чарусьях любого, кто сдуру сунется в его лапы. Сначала топит, а уже потом разговаривает, когда бывший человек в болотного упыря превратится.
Я рассудил, что к подобным предостережениям следует относиться серьезно, и в болота не полез. Да и на что они мне?
Хотя там, конечно, разные полезные травы растут, судя по записям в книге. Но, с другой стороны, я всегда их могу в другом месте пособирать. Или по старинке поступить, заказать в интернете.
А вот к русалкам я все же выбрался, пусть и в самую последнюю ночь. Интересно же на них посмотреть.
Что примечательно — они сразу поняли, кто я такой есть. Не знаю уж как, но факт есть факт. Только заслышав мои шаги по песку, все призрачно-бледные девушки, сидящие близ воды, обернулись ко мне, окинули взглядом, а после разочарованно вздохнули.
— Не человек. Ведьмачок. Тот самый, — задорно хохотнула грудастая красотка и тряхнула нечесаной гривой волос. — Молоденький и свеженький. Ведьмачок, если ты принес нам гребешок, то подари его мне, не пожалеешь. Если Лариску одарить, то и она в долгу не останется. Если непонятно, то Лариска — это я.
Подобное поведение подруги возмутило других русалок настолько, что они немедленно сцепились в словесной перепалке, которая, впрочем, закончилась так же быстро, как и началась.
Я тем временем разглядывал этих фольклорных персонажей, все сильнее убеждаясь, что сказки не всегда верны. Нет у них никакого рыбьего хвоста, ноги как ноги. И волосы не зеленые. И не все они красавицы.
А вот что было удивительным, так это то, что они про меня знали. До них донеслись вести о том, что в Лозовке появился новый ведьмак. Интересно, откуда? Я спросил, но результат не воспоследовал. Поулыбались загадочно-ехидно речные обитательницы, да и только. И принялись болтать о всякой ерунде. А Лариска даже обвинила меня в том, что я на ее грудь пялюсь.
Родька же на водных дев и вовсе внимания не обращал, у него другое было на уме. Сначала он из-под какого-то пня достал рыбацкую снасть, им же, как видно, давно и припрятанную, потом зубами отгрыз от ивы длинный хлыст, сварганил удочку и забросил крючок в воду.
— Ты нас, ведьмачок, особо ни о чем не пытай, — посоветовала мне Серафима, после того как я попробовал у них узнать, что за Речной Конь такой. Родьку об этом спрашивать было бесполезно, он уставился своими круглыми глазами на поплавок, сделанный из гусиного пера, и, по-моему, даже не дышал. — Не все мы тебе рассказать можем. У тебя земное, у нас свое, водное. Разные мы, понимаешь?
— Если честно, то не очень, — признался я. — Но как скажете.
— Ты лучше приходи через пару недель, как останний летошний денек настанет, — посоветовала мне Аглая. — Только не днем приходи, ночью, как у нас положено. Это особая ночь, ведьмак. Мы плясать под луной станем.
— Прекрати немедля! — цыкнула на нее Серафима.
— Я приглашаю тебя, ведьмак, — блеснули в свете луны глаза Аглаи. — Приходи, буду ждать.
