— Марина-то сначала спала, — рассказывал мне Вавила Силыч, отхлебывая чай из кружки. — Потом проснулась и как начала матерно выражаться! Она всегда сильна была посквернословить, но тут уж так разошлась, так разошлась! Мне лет много, но и то я не все выражения знаю, что она в ход пускала! Потом пять тарелок разбила и две чашки, потом кому-то позвонила несколько раз, но не дозвонилась и снова ругалась. И только после этого опять спать легла. И главное — непонятно, что с ней там случилось! Мы решили, что она проиграла, потому и недовольная такая. Она проигрывать не любит. Помню, ее как-то один мужчина бросил. Приехал он тогда к ней и говорит: «Ты, Марина, женщина красивая, но жить с тобой невозможно, потому нам надо расстаться». Ну подруга твоя сначала смеялась, это когда мужчина только за дверь выходил, потом плакала, а потом посуду била. И ведь не потому, что его любила, а из-за того, что не она его бросила, а он ее.
— Да ты психолог, Вавила Силыч, — устало заметил я.
— Сама она это упомянула, когда подруге про это рассказывала, — пояснил подъездный. — «Меня, — орала, — никто бросать не имеет права. Это я всех бросать должна». Очень переживала. Даже выпивала потом два дня. Самолюбивая.
— Не проиграла она, — зевая, обрадовал подъездных я. — Наоборот — выиграла. Всех обошла.
— Чего ж тогда ругается? — опешил Родька. — Радоваться надо!
— Иди, спроси у нее сам, — посоветовал я ему. — Мне это неизвестно. Может, от того, что теперь ей смысла нет дальше участвовать в шоу, она же уже всем нос натянула.
— Выиграла, — потер лапы Кузьмич. — Ну все, бухта телевизионного кабеля таперича наша!
— Какая бухта? — заинтересовался я.
— Да мы с подъездными с соседней улицы об заклад побились — победит наша Марина или нет, — объяснил мне Вавила Силыч. — Те ее шалавой называли и говорили, что первой она станет, если только там надо будет какие непотребства учинять. Ну вот на бухту кабеля телевизионного и поспорили. У нас с ним дела плохи, об ту неделю крысиная стая пробегала, они к осени завсегда в центр города откочевывают, потому как там теплее и корму больше, так они здорово провода погрызли. Крысы же, за ними не углядишь. Пока одну прибьешь, десяток рядом чего-то схарчат. А у нашего ТСЖ в бюджете закупка нового кабеля не значится.
— А еще я ихнему главному непременно морду намну, как залог получим, — добавил Кузьмич. — Маринка эта, конечно, распустеха, клейма ставить негде, но о том только мы меж собой говорить можем, это наше дело. А остальным, тем, у кого дома не серые, а синие, лучше в тряпочку помолчать.
— Чем же синий дом хуже серого? — полюбопытствовал я.
Подъездные посмотрели на меня, как на ребенка, и ничего на это не ответили. Мол — сам-то подумай, Саша. Синий цвет у дома — это же просто позор какой-то! Дом должен быть серым!
А вообще — вот популярная все-таки Маринка какая. Про нее даже на соседней улице все знают. И, что примечательно, даже подъездные за нее друг другу рожи бьют.
— Шел бы спать, Ляксандр, — сказал вдруг Кузьмич. — Ты, того гляди, на стол грянешься и его поломаешь. Или челюсть свернешь, зеваючи.
— Пойду, — признал его правоту я. — Завтра все в деталях расскажу, честное слово. А сегодня вообще сил нет.
— Чего рассказывать? — огладил бороду Кузьмич. — В субботу сами все увидим по телевизеру. Я уж и квасу припас.
— А я сухариков с солью в двадцать второй квартире насушил, — добавил Вавила Силыч. — Тамошние хозяева на теплые моря третьего дня уехали, а духовой шкаф у них до чего хорош! Сухарики получились на диво!
— Родька, ты тоже подумай, чем мы гостей угощать будем, — подавив зевок, попросил слугу я. — А то нехорошо получится.
— Вот это ты брось! — погрозил мне пальцем Кузьмич. — Тоже мне выдумал. В твоем дому веселины проходят, да ты же еще нас и угощать будешь. Не по покону это!
Нет, надо будет этот покон любыми правдами и неправдами раздобыть и прочитать, просто чтобы выяснить — есть ли в земном существовании хоть какая-то стезя, которую он не регулирует.
Додумывал я эту мысль, уже падая лицом на подушку. Наверное, надо было бы перед этим снять штаны и рубашку, но сил на эти телодвижения уже не хватило. Черт с ним, завтра с утра пройдусь по ним утюгом.
Вот только поспать мне долго не удалось — вроде только-только глаза сомкнул, а вот, уже и проснулся. В комнате стояла густая темнота, какой я даже не припоминаю. И почему-то рядом журчала вода. Она-то, скорее всего, меня и разбудила.
— Родька, мать твою так! — крикнул я. — Ты чего, кран не закрыл?
Не хватало только соседей снизу залить. Они у меня и так довольно скандальные, а учитывая то, что прошлой зимой у них капитальный ремонт как раз закончился… Беда будет, короче. Многосерийная и мелодраматическая.
— Что такое «кран»? — услышал я за своей спиной женский голос, в котором не было ничего живого. Вроде как мне вопрос задали, но вопросительных интонаций в помине не имелось.
Знаете, есть такая «дистиллированная вода». Она выглядит как обычная вода, но вот только всякий вкус у нее отсутствует полностью. Простая вода — она ведь хоть какой-то, да имеет. Может быть, привкус песка там, хлорки, металла — но он есть. А у дистиллированной никакого нет.
Вот и тут голос, как та вода.
Но даже не это главное. Вопрос — а это кто вообще? И как обладатель данного голоса попал в мою квартиру? Покон же запрещает пересекать порог моего жилья без приглашения. Да и нож из притолоки никуда не девался.
— Я задала вопрос, — голос раздался прямо за моим правым плечом, и тут я понял, что не лежу, а стою.
Это странно. Я же с кровати не поднимался.
— Из крана течет вода, — сообщил я тому, кто стоял у меня за спиной. — Открываешь его — она течет, закрываешь — нет. Если открыть два крана, то холодная вода смешается с горячей и достигнет состояния «самое то».
— Чудно, — отметил голос. — Чего вы, люди, только не придумаете. У меня здесь такого нет.
— А журчит что? — повертел головой я, пытаясь увидеть собеседницу, но вокруг была все та же тьма, проходящая по разряду «коли глаз».
— Река, — любезно дали мне ответ. — Смородина.
— Чего — «смородина»? — не понял я.
— Имя реки — «Смородина».
Стоп-стоп-стоп. Река «Смородина». Где-то я это слышал, причем совсем недавно. И давно, впрочем, я тоже это слышал. Что-то такое было в детстве — Калинов мост, чудище о ста головах. Или о трех? Нет, это все не то.
Или то?
Женька. Женька упоминала реку Смородину. И Калинов мост тоже. От этого моста надо было повернуть налево, и тогда можно прийти к дому…
Твою-то мать!
Я попытался ущипнуть себя за руку — и не преуспел. То есть — может, и ущипнул, но боли никакой не почувствовал. Я даже не ощутил, как сам себя за руку взял.
