— Краков, — чуть улыбнувшись, сказала старушка. — Это слово — «Краков». Там я познакомилась с ее отцом, и там мы зачали ее. Она могла бы и сама догадаться, что это за слово, если бы меньше думала о бизнесе и больше о семейных ценностях.
Значит, все-таки Ряжская мне надула в уши. Ну и ладно, не моего ума это дело. Опять же — может, премиальные какие мне обломятся, когда счет будет опустошен. А почему нет?
Кстати — а крутая была при жизни эта бабуля, если у нее имелся номерной счет в Цюрихе. Не ее зятя, не дочери даже, а ее собственный.
— Это все? — уточнил Хозяин кладбища.
— Теперь — все, — ответил я. — Спасибо. И вам спасибо. Не волнуйтесь, я все скажу Ольге. И то, что вы ее любите — тоже.
Старушка вцепилась в брошь на груди, явно желая ее снять, но ничего предсказуемо не получилось. А мгновением позже и она сама исчезла, развеянная внезапно подувшим ветерком.
— Спасибо, повелитель, — я поклонился умруну. — Век не забуду твоей доброты.
— Не забудешь, не забудешь, — заверил меня он. — А главное, помни то, что я пошел тебе навстречу, оказал радушный прием и выполнил твое пожелание. Как там у людей говорят? «Долг платежом красен». Вот это не забудь, ведьмак, помни крепко.
— Покон есть покон, — веско произнес я. — Не сомневайся.
Хорошая штука все-таки этот покон. Все на него списать можно.
— Хотелось бы верить, — проворчал повелитель мертвых и махнул своей когтистой лапой. — Проводите их к выходу.
Женька вслед за мной отвесила Костяному царю прощальный поклон, говорить, правда, ничего не стала. Она вообще какая-то непривычно замороженная была. Даже не среагировала никак на мою просьбу вызвать такси к главному входу на кладбище, куда нас вел все тот же Орепьев-третий. В результате и это мне пришлось делать самому. Вопрос — на кой она вообще за мной увязалась? Всю дорогу либо молчала, либо боялась. Разве что только фарш привезла, да и то по этому поводу вся изнылась.
И в машине она тоже слова не произнесла, знай думала о чем-то своем, терла лоб, шмыгала носом. Я рассудил, что чужая душа — потемки, и разговорить впавшую в раздумья девушку не пытался, но когда машина остановилась около ее подъезда, все-таки вышел из салона и положил руку ей на плечо. Она, правда, тут же ее сбросила.
— Ты чего напряглась, мать? — по возможности весело спросил у нее я. — Все же закончилось хорошо? Я бы даже выпил кофейку по этому поводу. Если пригласишь к себе, конечно.
— Какой кофе? — глаза Мезенцевой были наполнены слезами. — Я тебя, Смолин, видеть не могу. И не хочу.
— Вот тебе и раз, — опешил я. — С чего бы?
— Струсила я! — взвизгнула Евгения. — Струсила! Ты — нет, хотя и должен был, а я — да! Первое дело, первое гребаное самостоятельное дело — и я обделалась! Мне нож сегодня Ровнин вручил, полноценным сотрудником признал, а я чуть в штаны там, на кладбище не напустила, когда этот черт на меня уставился! Слова сказать не могла, понимаешь? А ты как ни в чем не бывало держался, хоть и тюфяк, и дурак, каких свет не видывал!
— Сама ты… — не на шутку обиделся я, хоть и знал наверняка, что когда молоденькие девушки истерят, то словам их грош цена, потому как они вообще в этот момент не соображают, чего несут. — Дурак — возможно, но тюфяк-то почему?
— Да пошел ты! — бросила мне в лицо Мезенцева, рванула к подъезду и через секунду со всего маха грохнула его дверью.
— Нэ дала? — сочувственно спросил у меня таксист, когда я уселся обратно в машину.
— Не-а, — вздохнул я. — Но, может, оно и к лучшему. Очень уж у нее много тараканов в голове. Даже когда включаешь свет, они не разбегаются.
Приехав к своему дому и расплатившись с водителем, я не стал сразу подниматься в квартиру. Я достал из кармана телефон и визитку Ряжской. По дороге все раздумывал — позвонить ей сразу или дождаться утра? Тщеславие победило. Ну и потом — она написала «звонить в любое время»? Вот, получите полуночный звонок. Опять же — это может дать нужный эффект в свете возможного интереса ее мужа к моей скромной персоне. Ну в том случае, если до него доползут слухи на тему того, что я Ольгу Михайловну спасаю от скуки и женского одиночества. Полагаю, что он в курсе дел с номерным счетом, и этот мой звонок может стать неким алиби.
Или, наоборот, порядком меня скомпрометировать. Но будем верить в лучшее.
Трубку сняли после третьего гудка.
— Ольга Михайловна? — добавив в голос бархатистых ноток, спросил я. — Это Смолин. Надеюсь, я вас не разбудил?
— Нет, — доброжелательно произнесла моя собеседница. — У нас сегодня были гости, только-только последние разъехались. Саша, вы звоните, чтобы что-то еще спросить у меня, или…
— Или, — решил не тянуть я. — Краков, Ольга Михайловна. Краков.
— Что — «Краков»? — голос женщины изменился, веселье его покинуло.
— Вас, Ольга Михайловна, родители сотворили именно в этом городе. И, как мне было сказано, если бы вы поменьше думали о бизнесе и побольше о семейных ценностях, то сами бы до этого слова, которое является доступом для сами знаете чего, додумались.
— Вы общались с ней, — выдохнула в трубку Ряжская. — В самом деле общались! Саша, она простила меня?
— Да, — подтвердил я. — Более того — ваша мама считает, что это вы должны простить ее, а не она вас. Так что спите спокойно, Ольга Михайловна, переживать вам не за что.
— Саша, — возникало ощущение, что женщину на том конце провода душат, так отрывисто звучал ее голос. — Саша! Как она там? Скажите!
— Она там хорошо, — заверил ее я. — Лучше, чем мы здесь. Там, знаете ли, спокойнее, поводов для нервотрепки меньше. Что еще? Платье на ней черное, воротничок белый, брошка на груди. И это все, Ольга Михайловна. Это — все. Я задал ей только те вопросы, что мы оговорили, и не более того. На большее у меня не было ни возможности, ни желания. Это та область бытия, куда глубоко влезать не рекомендуется никому. Я понятно выразился?
— Предельно, — ответила Ряжская. — Спасибо вам, Саша. В понедельник я к вам заеду, нам надо будет кое о чем поговорить.
— Ну заезжайте, — еле удержался я от неуместной улыбки. Ну в самом-то деле — куда это годится? Она могла ее распознать в голосе, а момент этого не подразумевал.
Так и знал, что эта женщина в случае успеха захочет сделать из меня личного астролога. Ну не совсем астролога, разумеется, но смысл этого выражения, я думаю, всем понятен.
Я ее выслушаю. Чего теперь-то уж? И потом — «нет» я успею сказать всегда.
Убрав телефон в карман, я глянул на небо и подумал о том, что со всей этой кутерьмой я совсем забыл о том, что на меня объявлена охота. Вот я сейчас торчу тут один, без прикрытия и в темноте. Приходи и убивай, по-другому не скажешь.
Додумывал эту мысль я уже в подъезде, за закрытой дверью.
Проходя мимо почтовых ящиков, я заметил, что в моем что-то белеет. Газет я не выписывал, письма мне писали только электронные, а всякие бумажки от налоговой и пенсионного приходили к родителям, туда, где я был прописан.
