Разница в том, что тогда клетки мозга были отравлены, а сейчас они обезвожены. В тот раз Топ мог исправить положение. После дыма возвращался в обычную среду, дышал воздухом. Сейчас же, без воды, вернуться к нормальному состоянию невозможно. Его безумие будет повторяться все чаще, что в конце концов приведет к смерти.
Все произойдет просто и естественно. Топ привык вещи называть своими именами. Если ты пребываешь в жизни, радуйся, воспринимай ее краски во всей полноте! А в лицо смерти, если ты таковое видишь, смотри просто, достойно, без истерик, слез и жалости к самому себе. Ведь «старушке с литовкой» безразличны твои порывы. Если она пришла за тобой, то не посмотрит, какой ты хороший, красивый и добрый. Раз есть плоть, значит, когда-то наступит конец. Для всех. Кто-то раньше, кто-то позже. В зависимости от обстоятельств. А то, что ты будешь просто лежать и просить у «костлявой» милости, не придаст тебе чести, не продлит существование.
Но прежде всего надо думать, как помочь самому себе, хоть как-то действовать, а не уповать на милость Божью. Не случайно говорят, что Господь помогает не тому, кто молится, а тому, кто борется. Топ об этом знал давно, потому и не думал о смерти. Не допускал мысли, что умрет, потому что его ждут дома. И рано или поздно придет помощь.
Надо обязательно дождаться людей – тех, кто его ищет. Может получиться так, что они, потратив столько сил и времени, придут, а он – мертвый. Нет. Надо обязательно дождаться поисковой команды. Топ чувствует, что мужики очень скоро должны прийти. Слишком много времени прошло, как его нет дома.
Сегодня – третий день. Вполне возможно, они могли быть здесь сегодня, если бы Топ сказал Светлане точно, куда, в какое место уехал…
Еще одна ночь одиночества. Возможно, его найдут только завтра вечером. Как протянуть еще сутки? Не сгореть от жажды? Надо собирать ладонью скопившуюся на ветках влагу, большие глаза дождя!..
Действительно, почему Топ не заметил раньше, как «кислую мокреть» заменили «прозрачные горошины»? Недавно в воздухе порхали, кружились микроскопические, похожие на гнус, мошку, точки. Теперь откуда-то из магниевой глубины облаков вылетают продолговатые «картечины» живительной влаги. Разрезая воздух мягким шипением, они глухо тукают в промокшую траву, похоже на удары пионерского барабана на школьной линейке. Этих капель много, как пчел на пасеке. Каждая пчела, напитавшись сочным нектаром, возвращается к своему улью, чтобы заполнить восковые соты. Вот бы сейчас испить эти соты!..
Топ подвинул голову немного в сторону, чтобы пролетающие капли падали на лицо. Как можно шире открыл рот: может, хоть сколько-то из них попадет. Собирая воду, увеличивая площадь захвата, Топ раздвинул «бабочкой» ладони. Подобная затея оказалась смешной: ртом ветер не поймаешь, стаканом дождь не соберешь. Сколько дождевых капель прилетит в лицо? Десять, двадцать за одну минуту. Мало. Не хватает намочить растрескавшийся язык.
А дождь скоро кончится. Вот если бы увеличить площадь захвата для капель! Он вспомнил железную крышу своего дома, откуда капли скатываются в жестяной желоб, а потом стекают в двухсотлитровую бочку. В хороший, рясный ливень бочка наполняется за час. А если идет затяжная многодневная мокреть, Светлана едва успевает откачивать воду для стирки. Но ему не надо двести литров воды. Хоть бы стакан!.. А как его добыть? Да уж, был бы хоть какой-то кусок целлофана. Можно было бы… А дальше – как удар колотом по голове. Наконец-то дошло!
Озябшими, негнущимися руками Топ схватил вещмешок, перетянул через себя, накинул на поваленную пихту слева. Какое-то время старался «поймать» рундука на ветках, долго направлял накидку себе в рот. Полная площадь капронового вещмешка с накидкой оказалась достаточно просторной, чтобы собрать падающие капли воедино. Пришлось ждать несколько минут, пока дождь намочит брезент, скопится в единую массу и достигнет края рукава. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем первая капля докатилась и упала ему в рот. За ней вторая, третья, пятая. И наконец-то они превратились в тоненький ручеек размером не больше иголки.
Тонкая миллиметровая нитка медленно, но уверенно стекала с плотного материала ему в рот. Первые мгновения Топ не мог ощутить этой живительной влаги, так ссохлись ткани слизистой оболочки во рту. И вдруг как будто горячая кедровая смола расползлась по нёбу. Горечь, соль, слизь, желчь, какая-то отвратительная пена заполонили вкусовые качества. Отвратительно, неприятно ощущать на языке растопленную смердящую жажду возвращения.
Не желая терять драгоценность влаги для продолжения существования, стал глотать это мерзкое наполнение. Как умирающий человек хватает последний глоток воздуха, так и он, спасая сгорающий от обезвоживания организм, не мог выплюнуть такую противную слюну. Он знал, что сейчас для него каждая капля воды дороже золота.
Очень быстро вода растворила смолистый налет засухи. Топ почувствовал знакомую влагу, которая уверенно напитывала горящие ткани языка, растрескавшегося нёба и полопавшихся губ. Появились первые привкусы аромата, свежести, благоухания дождевой влаги. И казалась она несравненно освежающей, чистейшей и прохладной.
Трудно представить, насколько ароматна и приятна была тонкая струйка воды, собранная на небольшой площади капронового вещмешка. Нормальный человек, прикоснувшись языком к плотной ткани мешка, ощутит горечь. Поверхность вещмешка пропитана соленым потом спины, смешана с пылью дорог и ветров. Теперь же, омываемая водой, вся грязь стекала ему в рот. Топ не обращал на это внимания, наслаждался, считая, что еще никогда в жизни не пил такой вкусной, свежей воды.
Дождь шел. Тугие капли били по брезентовому рундуку. Скапливаясь, вода образовывала желанный ручеек, который по наклонной плоскости стекал ему в рот. А Топ просто лежал с закрытыми глазами и с наслаждением маленькими глоточками впитывал воду. Сколько прошло времени? Полчаса, час или больше – неизвестно. Топ потерял счет времени, сконцентрировавшись только на одном – пить.
Насыщение организма водой проходило медленно. Как сухое, плотное дерево, час за часом, миллиметр за миллиметром насыщает свои волокна влагой, так и он, с необычным, новым чувством облегчения понимал, что мышцы, ткани, плоть уверенно заполняются соком жизни. Как постепенно угасает пожар в груди. Разум успокаивается. Почему-то вдруг становится тяжело.
Усталость заполоняет сознание. Хочется спать, веки слипаются, на глаза наплывает муть. Кажется, что за все время, что он здесь лежит, еще ни разу не отдыхал. И нет сил противостоять этому чувству, он бессилен против него. Как нет сил подняться или хотя бы пошевелить рукой. Топ закрыл глаза и, как в яму, провалился.
Проснулся поздно. Сколько спал? Не знает. Час, два или все десять? Все равно часы стоят. Одно понятно ему: день – тот же, на границе с вечером. Небо захмарилось окисью ртути. Вот-вот сгустятся сумерки. А дождь все так же падает с невидимой высоты. Густой, частый, рясный, быстрый. Только теперь уже не прямой, вертикальный, а косой, как молния. Гонимый постоянным прохладным ветром.
Тайга шумит. Гнутся, качаются острые метелки деревьев. Хрустят сучки. Щелкают заломившиеся пихты и ели. Кажется, что ураган слаб и бессилен, но ломаются хрупкими спичками обреченные стволы. Под натиском ветра-верховика древесная плоть слаба, как ножка мухомора. Закрутит шквальный вихрь по гребнистым увалам, запрыгает, развернувшись во всю мощь, в тенистых провалах волчком, и под действием центробежной силы сорвет вершину какой-нибудь пихты. Только что было целое дерево, и на тебе – остался четырехметровый пень. А его вершина, все еще кружась и переворачиваясь в воздухе, неуправляемым копьем летит на землю. И непонятно, как она упадет: воткнется макушкой, хряпнется плашмя или взорвет мягкую почву разорванным комлем. И горе тому, кто в тот момент окажется на ее пути.
