Тяжело передать состояние матери, жены, отца, кто смотрел на живого сына, мужа, понимая, что очень скоро его не будет… Подавленное состояние, пустота в душе, нескрываемые слезы…
Впрочем, пока Топ был жив. Если человек дышит, надо бороться за жизнь. А то, что сказал доктор, еще ничего не значит. Представители медицины часто ставят неверный диагноз, высказывают худший вариант развития болезни. Возможно, страхуют себя… Значит, еще не все потеряно. Прежде всего, надо дожить до завтрашнего дня. Если в первый день после операции появятся хоть какие-то положительные сдвиги, медики говорят «динамика», тогда можно на что-то надеяться.
И они были. У Топа появилась чувствительность. Утром следующего дня, когда Светлана перевезла его в отдельную одиночную палату, на осмотре врач-невропатолог удовлетворительно заметила, что «в сочетании с улучшением общего состояния рефлекторное восприятие острых предметов расширилось на один сантиметр. В ногах появились импульсивные „прострелы“, боль, что значит, что операция прошла успешно и в дальнейшем надо надеяться на возможную реабилитацию».
Эта новость воодушевила. Хоть какая-то радость! Людмила Матвеевна впервые за последнее время облегченно вздохнула. Степан Гаврилович возбужденно высказывал свое мнение по поводу прошедшей операции. Любимая подруга, жена, просто мило улыбалась ему. Ее лицо светилось нежностью, воодушевлением, покоем, нескрываемой любовью. Она просто молчала, потому что все было понятно и так. То, что надо сказать, она скажет ему потом, когда они останутся вдвоем.
Так было всегда. В объятиях тихой ночи они долго разговаривали и не могли наговориться. Прижимаясь друг к другу, слушали, выравнивали в один ритм удары двух сердец. Переплетая пальцы рук, чувствовали, как смешивается кровь. И скучали, когда одна половинка была где-то далеко от другой. Так и должно быть, когда один человек желает только хорошее другому. Просто любит. Существуют невидимые человеческому глазу магниты, которые притягивают людей. И стремление души быть с тем, без кого ты не можешь жить. Видимо, так задумано: сердцем, разумом, душой принадлежать одному человеку, кого встретил когда-то и с первого взгляда понял: вот она, твоя половинка.
Но все надежды были преждевременны. Улучшение состояния после операции оказалось временным. На второй день, утром, все вернулось на круги своя. Давление дестабилизировалось, температура повысилась, состояние ухудшилось. Возможно, сказывались последствия долгого пребывания в тайге, обезвоживание организма, перенесенная операция, незаживающий пролежень на крестце.
В один из таких послеоперационных дней в палату пришел Александр Павлович. Доктор хмуро, несколько угрюмо осведомился о состоянии больного. Осмотрел пролежень. Какое-то время молчал, потом назначил лечение. А затем, вооружившись необходимым инструментом, стал отсекать омертвевшие ткани, очищать пролежень от нагноения. Операция длилась недолго, минут десять-пятнадцать. Вдруг неожиданно хирург отложил инструмент, мотивируя свой поступок другими, более неотложными, делами, и ушел, оставив работу до следующего дня.
Светлана некоторое время молчала, не понимая, что это значит. Огромный пролежень был очищен всего лишь на четвертую часть. Для полной ликвидации омертвевших тканей требовалось больше времени и твердая рука профессионала.
На следующее утро Субыч пришел вовремя. Утром на обходе все так же осведомился о состоянии, измерил давление, температуру. Пролежень трогать не стал, а потихоньку, незаметно для Топа позвал Светлану за собой в кабинет. Вернулась она достаточно быстро, чтобы Топ не стал волноваться. Будто выходила в процедурную или в сестринскую, за простынями. Но по печальному серому лицу, красным, заплаканным глазам стало понятно, что происходит что-то значительное.
Топ спросил о причине, может, кто-то обидел… Светлана, как партизан на допросе, отвечала, что ничего не случилось, все нормально. По покрасневшему лицу было видно, что обманывает, не договаривает, скрывает правду. Топ еще какое-то время пытался узнать, почему дрожит голос да испуганно бегают глаза. Потом устал, решил, если надо, Светлана расскажет сама. Прикрыл глаза, задремал. Но очнулся, почувствовав на своих руках тяжесть вздрагивающей головы, мокроту слез. Светлана плакала у него на постели, рядом, пряча глаза. Безудержно, горько, безутешно.
Топ успокаивал ее как мог. Гладил слабой рукой по голове, пытался узнать причину рыданий. Она наконец что-то придумала, успокоила. А правды не сказала. Потому что не могла. Может быть, не имела права. Или так было надо.
Как же Светлана могла сказать ему, что доктор предупредил ее, что жить ему оставалось несколько часов? В лучшем случае – до завтрашнего вечера.
Озеро Тагарское
Время шло. Неумолимое, безвозвратное. Минуты, часы, дни. И все опять происходило медленно, как это было тогда, в тайге, после падения. Теперь ситуация другая. Рядом любимая подруга, уход, необходимая помощь. Кажется, что все должно быть по-другому. Но почему ему по-прежнему плохо? Не проходит общее состояние усталости, будто Топ отработал несколько смен грузчиком без сна и отдыха. Слабость, недомогание, повышенная температура играют свои коварные роли. Как бы ни сопротивлялся, они все равно диктуют «программу» поведения. И в этом сценарии Топ главный герой.
Это чувствуется по отношению окружающих. Медперсонал больницы лечит его с непонятным напряжением: «Ну, как он?» Больные заглядывают в палату с испуганными глазами: «Ну, что он?»
Из города приехал дядя, Виктор Матвеевич. Зашел к нему, похожий на тень: «черный, разбитый», с красным лицом, опухшими глазами. Сразу видно, что перед тем, как войти в палату, долго плакал. Все же, не подавая вида, пытался шутить, приободрить племянника, хотя это плохо ему удавалось. Прощаясь, не сдержался, опять прослезился, но успел отвернуть лицо, скрыть чувства, чтобы уйти достойно, мужиком.
Светлана опять тайно плакала. А Топ, не понимая истинного положения вещей, уже слабо хмурился, выпытывая у подруги, почему она плачет.
Тогда он не мог понять, что с ним происходит. Не знал, что ему ставят капельницы уже «просто так», для «отмазки», потому что давали клятву Гиппократа. Больные в своих палатах «делают ставки на время», когда он умрет. А одиночная палата – камера для обреченных больных.
Все это ему было неизвестно. Как в супружеском романе, когда жена изменяет мужу (или наоборот), все окружающие об этом знают, но молчат, потому что не хотят «травмировать душу рогатого оленя». Ждут того часа, когда об измене он узнает сам. Только вот когда наступит тот момент, когда это все случится?
Здесь можно уверенно сказать об исключении из правил, показать закономерность в длинной цепочке продолжения жизни. Топ не знал, что его время сочтено, он не ждал свой последний час. Не подозревал, что окружающие ждут его смерти. Значит – не думал о «старушке с литовкой». Более того – не допускал мысли, что может умереть сейчас, после того, что пережил там, в тайге. В его сознании даже близко в эти дни не было подобных мыслей. Возможно, это являлось стимулом к продолжению существования. Неизвестно, что было бы с ним, узнай он свой приговор! И продолжал жить.
