Сарьон посмотрел на отца Толбана как раз вовремя, чтобы заметить, как полевой каталист украдкой взглянул на епископа; но Ванье старательно его игнорировал. Тогда Толбан посмотрел на собрата каталиста, и взгляды их встретились. Толбан вспыхнул и уставился на собственные башмаки.
— Конечно же, мы уже некоторое время знаем о существовании этой общины, — нахмурившись, произнес епископ Ванье. — В нее входят разнообразные изгои и неудачники, считающие, что мир перед ними в долгу уже просто потому, что они осчастливили его своим появлением на свет. Среди них есть не только Мертвые, но и воры, грабители, несостоятельные должники, бродяги, смутьяны... а теперь еще и убийца. Они сходятся туда со всей империи, от Шаракана на севере до Зит-Эля на востоке. Их число растет, и хотя Дуук-тсарит могли бы справиться с ними без особых проблем и забрать юношу силой, это означало бы вооруженный конфликт. А значит — слухи, волнения и беспорядки. Мы не можем сейчас этого себе позволить, поскольку при дворе сложилась сложная, деликатная политическая ситуация.
И епископ многозначительно взглянул на Сарьона.
— Это... это ужасно, ваше святейшество, — пробормотал Сарьон. Он все еще был совершенно сбит с толку и плохо соображал, о чем ему говорят. Но епископ ожидал ответа, и потому Сарьон сказал первое, что пришло на ум. — Конечно же... э-э... необходимо что-то предпринять. Мы не можем жить спокойно, зная, что эта угроза существует...
— Что-то уже делается, дьякон Сарьон, — успокаивающе произнес епископ Ванье. — Можете быть уверены, ситуация находится под контролем, и это еще одна причина, по которой задержание молодого человека следует производить осторожно. Но в то же время мы не можем позволить, чтобы убийца надсмотрщика ушел от наказания. Среди полевых магов уже бродят слухи, а вам известно, что они и так вечно всем недовольны и склонны к мятежам. Позволять этому юноше ходить на свободе после столь чудовищного преступления — значит поощрять анархию. А потому этого молодого человека следует взять живым, дабы он предстал перед судом и ответил за свое преступление. Взять живым, — нахмурившись, пробормотал Ванье. — Это самое важное.
Сарьону показалось, что он наконец начинает что-то понимать.
— Ясно, ваше святейшество. — Ему трудно было говорить из-за горького привкуса во рту. — Вам нужно, чтобы кто-нибудь отправился туда, изолировал молодого человека от остальных, открыл Коридор и провел туда Дуук-тсарит так, чтобы прочие об этом не догадались. И вы выбрали меня, потому что я однажды уже соприкасался с Темными...
— Вас выбрали за ваши блестящие познания в математике, дьякон, — перебил его епископ Ванье, ловко обойдя слова Сарьона. Взгляда, брошенного на полевого каталиста, и легкого покачивания головы оказалось достаточно, дабы напомнить Сарьону, что ему не следует говорить об этом старом инциденте, — Эти Техники, насколько нам известно, просто одержимы математикой, поскольку верят, что в ней кроется ключ к их Темному искусству. Это обеспечит вам идеальное прикрытие и беспрепятственный доступ в их группу.
— Но, ваше святейшество, я же каталист, а не... не мятежник и не вор, — попытался возразить Сарьон. — Почему они вообще должны меня принимать?
— Каталисты-отступники бывали и прежде, — сухо заметил Ванье. — На самом деле отец этого Джорама был как раз из таких. Я хорошо помню этот прискорбный инцидент — его признали виновным в омерзительном акте плотского соединения с женщиной и приговорили к Превращению в камень...
Сарьон невольно содрогнулся. Ему вдруг померещилось, будто вокруг него столпились все его старые грехи. Сарьон вспомнил отвратительные сны, преследовавшие его в юности, и терзавшее его напряжение усилилось. Его вполне могла постигнуть та же судьба, что и отца Джорама! На миг Сарьону стало физически дурно, и он откинулся на спинку кресла. Когда стук крови в ушах утих и дурнота отступила, Сарьон снова прислушался к словам епископа.
— Вы ведь помните это происшествие, дьякон Сарьон? Это было семнадцать лет назад... Хотя нет, я и забыл. Вы тогда были... поглощены собственными проблемами. Кстати, следует добавить, что женщина — ее, кажется, звали Анджа, — услышав о том, что ее ребенок не прошел через Испытания, исчезла, прихватив младенца с собой. Мы попытались отыскать ее, но нам это не удалось. Что ж, теперь мы по крайней мере знаем, что случилось с ней и ее ребенком.
— Ваше святейшество, — сказал Сарьон, сглотнув стоявшую в горле горечь, — я уже немолод. Боюсь, я не гожусь для такого ответственного дела. Я ценю оказанную мне честь и доверие, но Дуук-тсарит куда лучше подготовлены для...
— Вы себя недооцениваете, дьякон, — ласково возразил епископ Ванье. Он отошел от окна и принялся расхаживать по комнате. — Вы слишком долго прожили в обществе ваших книг.
Остановившись перед Сарьоном, епископ взглянул на священника сверху вниз.
— Возможно, у меня есть и другие причины выбрать именно вас, причины, которые я не волен обсуждать. Вы избраны. Конечно же, я не могу вас принудить отправиться на это задание. Но неужели вы, Сарьон, не чувствуете себя обязанным хоть чем-то отплатить церкви за... скажем так, проявленную в прошлом доброту?
Епископ стоял так, что полевой каталист не видел его лица. А вот Сарьон видел — и знал, что будет помнить его до смертного часа. Круглое пухлое лицо было спокойным и безмятежным. Ванье даже слегка улыбался, приподняв бровь. Но глаза... глаза его были ужасны — темные, холодные, неморгающие.
Внезапно Сарьон понял всю гениальность этого человека и наконец-то смог дать имя своему безрассудному страху. Он боялся кары за преступление, совершенное много лет назад, и так и не сумел ни забыть об этом, ни успокоиться.
Оказалось, что наказание просто было отсрочено.
Семнадцать лет Ванье терпеливо ждал, пока появится возможность воспользоваться этим...
Воспользоваться им, Сарьоном...
— Итак, дьякон Сарьон, — все так же любезно и дружелюбно поинтересовался епископ Ванье, — что вы скажете?
Сказать было нечего. Нечего, кроме древних слов, которые Сарьон заучил давным-давно. Повторяя их теперь, как повторял каждое утро при ритуале встречи зари, Сарьон словно наяву увидел белую тонкую руку матери, выписывавшую эти слова в воздухе.
«Obedire est vivere. Vivere est obedire». Повиноваться — значит жить. Жить — значит повиноваться.
КНИГА ВТОРАЯ
ВНЕШНИЕ ЗЕМЛИ
Граница цивилизованных краев и части Тимхаллана, известной под названием Внешних земель, проходит по крупной реке, протекающей на севере Мерилона. Река называется Фамираш, или Слезы Каталиста; течет она от Купели, высокой горы, господствующей над окрестностями Мерилона. На этой горе каталисты создали центр своего ордена. Таким образом, название реки служит постоянным напоминанием о тяготах и печалях каталистов, трудящихся на благо рода людского.
Воды Фамираш священны. Ее исток — весело журчащий родник — почитается священным местом; он находится под охраной и опекой друидов. Вода, взятая из родника, обладает целебными свойствами, и ею пользуются целители всего мира. Однако же, после того как река сбегает с горы, прыгая и резвясь, словно дитя, в Фамираш вливаются другие реки и ручейки и тем самым разбавляют и ослабляют ее невинность и чистоту. По мере приближения к Мерилону Фамираш делается все шире и полноводнее.
