– Где хохол смеется, там англичанин плачет, – догадливо рассмеялся Бодня. – У Робинзона что, сунул палку – на другой день выросло дерево. Пойдемте знакомиться, моя жинка приготовила завтрак.
Ольга, полная, с красивыми седыми волосами в синем с белым горошком халате, уже хлопотала на кухне. Она приветливо поздоровалась, открыла шкаф, достала кастрюли и сковороду.
– Готовить будите здесь, – певучим голосом сказала она. – Если что надо, спрашивайте. Я подскажу.
На вид Ольге было лет шестьдесят, была она полной, спокойной и улыбчивой, глаза у нее были молодыми и говорили о ее природной живости. Рядом с нею Володя Бодня выглядел потертым, но все еще шустрым петушком.
Позавтракав, Варя сказала, что пойдет на море. Володя тут же вызвался показать дорогу.
– У меня такое правило, – сказал он. – Идти здесь недалеко, чуть больше километра. Не заблудитесь. Но лучше я покажу.
Говорил он, как и шел, быстро, перескакивая с одной темы на другую, но довольно складно при этом взмахивал руками, и со стороны можно было подумать, что Володя, как орел, хочет взлететь над этой утренней сухой степью. Сейчас девушка с жадностью вглядывалась в нее, вспомнила вчерашнюю ночь, звезды, темень, бегущего волка. Сейчас здесь все было по-другому. Степь еще не совсем отошла ото сна, хотя все живое уже давно радовалось солнцу, теплу и торопилось до жары почиститься и прибраться, воздух был пропитан запахами чабреца, хвоща, зверобоя и горьковатым запахом полыни, все, что росло, было щедро удобрено песком, но однако он не мешал живому, но как бы напоминал, кто здесь, на этой косе, хозяин.
– Местных жителей с легкой руки одесситов прозвали халатами, – сообщил Володя. – А дело было так: как-то в сельмаг завезли вельветовые халаты. Практичные хуторские жiнки нахватали их впрок и, собираясь в город, надевали на себя сразу два халата. Один для выхода, другой для работы. Раньше здесь, на косе, были целые плантации клубники. Ее корзинами возили в Николаев и Одессу. Рано утром прилетал вертолет, садился на высохшее соленое озеро, что напротив церкви. Через час клубнику уже продавали на одесском Привозе. Хорошо зарабатывали. Сейчас вертолет не летает. И отдыхающих стало меньше.
– А из России приезжают?
– Приезжают, но раньше приезжало поболее.
– А где у вас находится церковь? – спросила Варя.
– Это в противоположной от моря стороне, – махнул рукой Бодня. – Тут недалеко, полчаса ходу.
Выяснилось, что у Володи на хуторе есть пасека, и он начал рассказывать, как его пчелы, чтоб повысить продуктивность, ездят на попутном транспорте. И, остановившись, неожиданно стал читать стихи о пчеле:
В какие бездны ветрам брошена
Любви бесценная пыльца.
Вернись пчела, вернись хорошая.
Начнем с начала до конца.
– А как будут эти стихи на украинском? – спросила Варя, вспомнив, что Галя называет Бодню доморощенным Овидием. Володя прилаживаясь, пожевал губами и, приподняв правую руку, будто поднявшись на эстраду, запел:
Стодухо вибухае зелень
I замирае зелень ця…
А я прошу бджолi приземления,
Щоб все спочатку й до кiнця.
Варе было приятны даже не сами слова, которые читал Бодня на украинском, а их певучесть и что эти звуки исходят от человека, которому уже за семьдесят лет. В этот миг, если бы Варя не знала его возраста, то Володя вполне мог сойти за подростка.
Увидев произошедшую в нем перемену, Варя спросила, как ему удается держать такую хорошую форму.
– У меня есть формула, которая состоит из пяти «дэ». – Володя поднял теперь уже левую руку и начал загибать пальцы: – Это движение, дыхание, добро, дело, – тут он сделал паузу и, загибая пятый палец, озорно стрельнул глазами в сторону Вари: – И, конечно, девушки!
Идти по мягкому, сыпучему песку было непросто, ноги быстро уставали, но едва Варя ступала на траву, та начинала цеплять и царапать кожу. Вскоре они вышли на плоское, словно упрятанное в низину, заросшее травой озеро. Оно было усыпано белыми птицами: бакланы, чайки, дикие гуси, лебеди сонно, точно нарисованные, стояли в мелкой воде, совсем не реагируя на людей.
– А здесь пойдем вброд, – сказал Бодня и, скинул свои растоптанные сандалии.
Дно в заливе оказалось твердым и было усыпано мелкими ракушками. Вода оказалась горячей и после злой и колючей травы приятно ласкала и согревала ноги. Варя не выдержала и, как это бывало в детстве, стала прыгать и скакать, от нее во все стороны начали разбегаться рыбные мальки. Бодня, с улыбкой наблюдая за ней, сказал, что так можно перепугать всю рыбу, поскольку в этих теплых лагунах нерестится кефаль.
– Скажите, а птицы не боятся волков? – спросила Варя.
– Они больше страдают от двуногих, – подумав немного, сказал Бодня.
– А я, когда ехала к вам, видела волка, – сообщила Варя. – Он бежал рядом с машиной.
– Мне сказывали, что тоже видели, – отозвался Володя. – Возможно, один на всю косу и остался.
Перебравшись через залив, они пошли по тропе, которая шла по берегу уже другого озера. Здесь смешанный с морской солью песок был непривычно белым и твердым, как наждачная бумага.
Вскоре за песчаным валом послышался мерный шум, казалось, он падает откуда-то с неба, но стоило Варе подняться на шаг, как от самого горизонта встала и, неспешно перекатываясь, пошла им навстречу лохматая гладь. Море! Она ждала этой минуты. Сбросив свои резиновые шлепки, она, не выдержав, подбежала к берегу и с ходу, как градусник под мышку, сунула ногу в набегающую волну. Вода была холоднее, чем в заливе, но это нисколько не огорчило ее, здесь уже все было другим – и воздух, и белый ракушечный песок, даже солнце не казалось жарким и палящим. Вдоль пустынного песчаного берега стеной стоял кустарник, а под ним рос хвощ, бессмертник песчаный, чабрец: вся та аптека, о которой через Интернет ей поведала Галя.
Присев на корточки, Володя тронул воду рукой и, поднявшись, сказал, чтобы она не слишком доверяла здешнему солнцу.
– Сгоришь махом, – предупредил он и своей быстрой походкой заспешил обратно заниматься домашними делами.
Ступая босиком по мокрому, холодному и твердому песку, Варя ушла далеко влево, разложила на песке коврик и огляделась. За свою недолгую жизнь ей уже приходилось бывать в Сочи, съездить на Азовское, Балтийское море. Бывала она и на Байкале, Ладоге, Белом и Онежском озерах. В детстве ездила к родственникам на Каспий. Здесь, на Кинбурне, море показалось ей добрым, несуетливым, домашним и одиноким. Берег был пуст, лишь над самым горизонтом, выстроившись в тонкую пунктирную нить, точно натягивая через море невидимый канат, двигались в сторону еле видимого острова Тендер бакланы. На весь пляж, насколько хватало глаз, она была одна. Такого ей еще не встречалось: в Ялте, Сочи, Варне, Дубултах – везде ей приходилось перешагивать через лежащих на песке людей. А здесь подарок судьбы, на всю косу она была одна. Варя разделась донага и пошла по усыпанному ракушками песку. Прежний опыт подсказывал: надо с ходу влететь в воду – и тогда все станет на свое место. Варя так и сделала. Волны подхватили ее, как пушинку, она нащупала ногами дно, провела языком по мокрым губам, сказала «здравствуй» морю, соленой воде и, не оглядываясь, поплыла от берега. Метров через сто она вдруг обнаружила, что берег здесь пологий, вода была ей по грудь. Она любила плавать и, где предоставлялась такая возможность, обязательно залазила в воду и купалась. Поплавав немного, она повернула к берегу и увидела, что к ее одежде по берегу идет мужчина. Приглядевшись, она узнала своего попутчика. Рядом с ним вышагивала огромная рыжая собака, тот самый мастиф, о котором говорил ей при знакомстве Тарас. Шерсть на собаке блестела на солнце, должно быть, пес уже успел искупаться. Тарас шел по песку, как на шарнирах, чуть-чуть приседая и выбрасывая вперед ноги. Был он в коротких шортах, загорелый и мускулистый, Варя подумала, что такие мужчины нравятся женщинам. И тут до нее дошло, что она голая, и в ее планы не входило демонстрировать себя хоть и знакомому, но постороннему мужчине.
