Для всех в памяти он остался уличным баянистом, который мог все: и баян смастерить, и чайник залудить, и совок для сбора ягод сделать таким, что хоть на всемирную выставку. Но основной его страстью была тайга. Он ее знал, любил и был там, как дома. И меня пытался приучить к ней. Ради нее он мог бросить очередную временную работу, забыть все предстоящие гулянки, все, что его связывало с городом и домом. Маму это взрывало: от тайги дохода с гулькин нос, надо кормить, одевать детей, а он, вместо того чтоб держаться за одну, хорошую, по ее мнению, работу, бросает все и уходит в тайгу. Отец говорил, что в тайге для него столы не накрывают, и нет там тореных троп и что работа там тяжелейшая. Да, это так, но я был на стороне мамы.
Отец надумал строить новый дом и решил напоследок еще раз сбегать в тайгу. А там его поджидал лихой человек. И вмиг розовые ожидания другой, лучшей для нас жизни оборвались, и уже ничего не зависело ни от меня, ни от мамы, ни от безвременно ушедшего отца. Но жизнь продолжалась.
Я не берусь утверждать, что после смерти отца я повзрослел, стал по-иному смотреть на жизнь, – это пришло не сразу. В то время все мои интересы были на улице, где все было так, как и в прошлое, и в позапрошлое лето: друзья, футбол, поездки на велосипеде с ночевкой на Байкал и на Олху. На какое-то время я даже забыл, что мы с Вовкой Савватеевым решили подать документы в аэроклуб.
Как-то в июльский день, возвратившись из очередного похода, у школы я встретил Витьку Смирнова. Он-то мне и сообщил, что Володька Савватеев уже сдал документы, только не в аэроклуб, а в летное училище. Меня словно кипятком обожгло: как же так, вместе занимались в планерном кружке, вместе прыгали с парашютом, а тут он уже в училище, а я с дружками колешу на велосипеде. Вон даже не поехал с классом после выпускного на Иркут, укатил с ночевкой на Олху.
Я сразу же вспомнил, что у меня нет медицинской справки, нет характеристики из школы. Более того, у меня не было и паспорта. Витька сообщил еще одну неприятную для меня новость: у него документы не приняли, потому что на момент их подачи абитуриенту должно исполниться семнадцать лет. Мы с Витькой не только были одногодками, наши дни рождения были в один день – шестнадцатого сентября. И все же я решил догонять поезд, в котором уехал Володька Савватеев. Я помчался домой, взял у мамы три рубля и поехал фотографироваться на паспорт. Но фотография была закрыта, мне сказали, чтобы я приезжал в понедельник.
– А сколько дней нужно ждать фотографию?
– Да дня два, три.
Не знаю как, но я уговорил фотографа, и он усадил меня на стул. В понедельник у меня уже была фотография, и я побежал в паспортный стол.
Мама приняла самое активное участие в моих хлопотах. Она попросила моего дядьку, Илью Михайловича, чтобы он похлопотал за меня с приемом документов.
– Зачем тебе в летчики, давай в медицинский, – предложил он. – Там у тебя не будет сложностей с возрастом.
Он достал мне бланк справки и я помчался в свою поликлинику, захватив медицинскую карту, которую нам выдавали в планерном кружке. Там были все отметки врачей, необходимые для полетов на планерах, к ним были приложены мои спортивные грамоты. Я находил нужного специалиста, показывал грамоты, карту, и он, глянув в нее, ставил свою подпись.
Через несколько дней я собрал все нужные документы и вместе с Ильей Михайловичем поехал в приемную комиссию.
Секретарем комиссии была молодая красивая женщина. Она была беременна, и ее, видимо, посадили на легкую, согласно ее интересному положению, работу. Илья Михайлович умел нравиться женщинам, он быстро уговорил секретаршу принять у меня документы. Правда, она предложила мне подать документы в Иркутское техническое училище, где тогда был недобор.
– Оно скоро будет летным, будешь ездить домой к маме, – советовала она.
Думаю, что будь она понастойчивее, я бы сдался, но вспомнив, что Володька уже подал документы в Бугурусланское летное, я не поддался на ее уговоры. Хотелось ехать в училище вместе с Вовкой.
Медицинскую комиссию в училище я прошел за один день. А через неделю начал сдавать экзамены. Их было три: сочинение, математика письменно и устно. Сочинение я написал на четверку, а вот на математике случилась история, которая могла повлиять на всю мою дальнейшую жизнь. Экзаменатором была молодая и строгая преподавательница из авиационно-технического училища, где мы сдавали экзамены. На ней было простое серое с белым воротничком платье, она прохаживалась между рядами, холодная и неприступная. Впрочем, к одному из поступающих она была совсем не равнодушна, останавливалась и что-то подсказывала ему.
Когда, оставив задачу на потом, я быстро решил примеры, сидящий сзади детина потребовал, чтобы я дал ему списать. Свое нетерпение он подкреплял тычками пером в спину. У нас с ним был один вариант, и я, по школьной привычке, быстро переписал решенные примеры и передал ему. И услышал грозное:
– Молодой человек, выйдите вон из класса!
Я понял, что обращались ко мне. От неожиданности я вспыхнул, тело покрылось потом, в тот момент красивая преподавательница показалась мне страшнее палача. Я лихорадочно пытался собраться с мыслями, но ничего путного из этого не выходило. И тогда, отчаявшись, я решил, что буду сидеть в классе до конца. Экзаменаторша медленно дошла до стола и обернулась.
– Я кому!.. – голос ее, нетерпеливый и строгий, увял, когда она увидела слезы на моих щеках. Отвернувшись к окну, она неожиданно начала что-то там разглядывать. Я ждал окончательного приговора, но его не последовало. Посидев тихо и безмолвно минут десять, я все же начал решать задачу. Видимо, пережитое волнение сказалось, и задача у меня не получалась. Сидящий рядом сосед, паренек из села Хомутово, написал на бумаге правильное решение и толкнул меня коленом. Я глянул, понял, на чем запнулся, и дальше все пошло как по маслу.
И вдруг вновь почувствовал, как в спину впилось перо сидевшего сзади соседа. До контрольного времени я не успевал свою работу переписать начисто. «Выживает сильнейший», – вспомнил я присказку Дохлого. Преподанного мне урока оказалось достаточно, я вытерпел шипение, матерки и уколы детины. Но работу все равно переписать набело не успел. Едва раздался звонок, я подошел к парню, которому явно симпатизировала экзаменаторша и который, как потом выяснилось, был курсантом технического училища, где проходили экзамены. У нас с ним был один вариант, я узнал ответ задачи – он совпадал с моим, и я облегченно вздохнул. Но тревога оставалась: в любой момент меня могли вычеркнуть из списков.
Устный экзамен принимала все та же строгая экзаменаторша. Вначале она пригласила симпатичного ей курсанта, затем меня. Оценки за письменный экзамен еще не были вывешены, но то, что меня вызвали вместе с тем парнем, которого я про себя назвал проходным кандидатом, взбодрило: значит, мои дела были не так плохи.
Я быстро ответил по билету, она кивнула головой и попросила прочесть теорему Виета. На уроках в школе математичка Римма Александровна требовала, чтобы мы все теоремы заучивали, как стихи. Поэтому я оттарабанил ее быстро, без единой запинки, услышал желанное и, честно говоря, неожиданное: «Пять». Я чуть не подпрыгнул от радости! Все, экзамен сдан, я оказался в числе лучших, набранных мною баллов было достаточно для зачисления в училище.
