* * *
Я запрокинула голову и посмотрела вверх, на крышу. Красная черепица, с которой время и ветер обошлись со всей суровостью, когда-то была блестящей и яркой. Такой покрывают крыши храмов. Стены поблекли, краска облупилась. С неба донесся тихий ровный гул. Там что-то двигалось. Я сощурилась, но источник гула исчез за крышей.
Надо мной нависало непроницаемое серое небо. Когда я вышла из гостиницы, светило солнце, но здесь все укрывал туман, словно поторопивший наступление сумерек.
На дорогу я потратила четыре часа. Мне пришлось сделать порядочный крюк и трижды пересесть с одной линии на другую, но за пределы районов, которые администратор назвала спокойными, я не выходила. Тем не менее поезда и станции были такими обшарпанными, а пассажиры — такими молчаливыми, что я то и дело подозрительно озиралась.
Прежде я несколько раз связывалась с этой больницей, но ответ их ничем не отличался от других: о Вей-Вене они ничего не знают и помочь мне не могут. А в последний раз, позвонив туда, я наткнулась на автоответчик с бесполезным голосовым меню.
Первое, что я увидела, когда вошла внутрь, была засохшая цветочная композиция. Лампочка на потолке озаряла коридор тусклым светом, а значит, электричество в больнице еще не отключили. В просторном фойе никого не было. Я подошла к темной деревянной стойке регистратуры, но и там не обнаружила ни души, но зато возле стойки стоял древний аппарат для регистрации поступивших больных, вероятно поставленный здесь еще до Коллапса. Я нажала на кнопку, экран вспыхнул, но тут же погас.
Я бесцельно двинулась по коридору. Сначала свернула было направо, но наткнулась на запертую дверь. Слева обнаружился лифт. Я нажала по очереди на несколько кнопок, но безрезультатно, и я двинулась по бесконечным темным коридорам. Дергала за ручку каждой двери, но все было заперто.
Наконец я отыскала дверь, ведущую на темную лестницу. Я поднялась на второй этаж, но и там меня встретила запертая дверь. А вот на третьем этаже оказалось открыто, и я вновь очутилась в коридоре, таком же пустом, как и все остальные. Я сделала несколько шагов, отдававшихся глухим стуком по каменному полу, и остановилась возле окна. И увидела. В одном больничном крыле горел свет. Я зашагала в том направлении, надеясь, что коридор приведет меня туда.
Впереди послышался какой-то звук, царапанье металла о линолеум.
— Эй! — тихо окликнула я.
Одна дверь была открыта. Двойная стеклянная дверь. Но что находилось внутри — этого я не видела.
Сердце вдруг заколотилось. Что-то было не так. Наверное, надо побыстрее проскочить вперед, к светящемуся крылу больницы, но тогда придется пройти мимо дверей. Я прибавила шагу.
Опять звуки. На этот раз шарканье.
А потом передо мной возникло это существо. Сперва мой взгляд упал на босые ноги. Отросшие ногти на скрюченных, морщинистых пальцах. Она — а судя по всему, это была женщина — едва шагала, толкая перед собой стойку с капельницей. Стойка и издавала позвякиванье. Но резервуар на капельнице, в который обычно наливают лекарство, был пуст. Седые волосы торчали клоками, а на затылке свалялись в большой колтун. На женщине была лишь длинная больничная сорочка, грязная и заляпанная, а под ней угадывался подгузник. Лишь когда я разглядела его, в нос мне ударил запах.
Бедняга смотрела на меня так, будто забыла, что умеет говорить.
Я отшатнулась.
Она открыла рот и зашипела, а потом опять. Хотела что-то сказать мне.
Я постаралась взять себя в руки. Вздохнула. Бросать ее было нельзя.
Я шагнула к ней. Она пошатнулась, и мне показалось, что сейчас упадет.
— С-с-с… — едва слышно выдохнула она, — смотри…
Она опять пошатнулась, и я подхватила ее под локоть. Зловоние разъедало глаза, рука была худенькой, как у ребенка. Она тянула меня в палату, откуда вышла.
Я толкнула дверь, та бесшумно распахнулась, и мы вошли внутрь. Я не выпускала локоть женщины, боясь, что ноги ее не удержат. К горлу подступила тошнота, зловоние навалилось плотной непроницаемой массой, высасывая из груди воздух.
Палата была огромной. Вдоль стен выстроились кровати — блестящие стальные больничные кровати, застеленные когда-то белыми простынями. Посчитать их мне не пришло в голову, но кроватей было не меньше сотни.
На кроватях лежали люди. Пожилые, старики и совсем дряхлые старцы. Они всхлипывали, стонали, цеплялись за кровать, моргали и поднимали вверх руки. Иные лежали неподвижно, с закрытыми глазами. Будто спали. Заметив меня, многие приподнялись. Невероятно худые, истощенные и все одинаково неухоженные. Как и та, что привела меня сюда. Старики принялись сползать с кроватей. И вот уже не меньше двадцати человек, пытаясь побороть собственное тело, преодолеть силу тяжести, медленно двигались вперед, ко мне. У некоторых не выдерживали ноги, и старики падали на четвереньки. И все твердили одно и то же.
Помоги. Помоги мне. Помоги нам.
Снова и снова.
Но спящие так и не пошевелились. Не открыли глаза. Несмотря на поднявшийся шум, на вскрики вокруг. Лишь сейчас я поняла, что не сон приковывает их к кроватям. А смерть.
И тогда я развернулась и побежала.
Я кричала. Кричала без слов. Надеялась, что кто-нибудь откликнется, но ответа не было.
Почти в полной темноте я неслась к противоположному крылу, туда, где горел свет.
Топот собственных ног по линолеуму, мое дыхание — и никаких других звуков.
Я завернула за угол и увидела прямо перед собой освещенные палаты. Подбежав к одной из дверей, я распахнула ее и увидела женщину в белом — врача или медсестру, — укладывавшую в большую коробку постельное белье. Заметив меня, женщина выпрямилась:
— Вы кто?
Лишь сейчас я заметила, что плачу. Я вытерла слезы и попыталась заговорить, но слова застревали в горле.
— Сядьте, сядьте. — Она подтолкнула меня к стулу.
— Нет. Нет! Старики… Им надо помочь.
Она отвела глаза. И вновь принялась складывать простыни.
Я потянула ее за руку:
— Я покажу вам… Пойдемте!
Она осторожно, по-прежнему не глядя на меня, высвободила руку.
— Мы знаем, — спокойно сказала она.
Я опять схватила ее за руку:
— Но они же больны! И еще там… мне кажется, там и мертвые есть.
Она отступила назад.
— Взять их с собой мы не можем.
— Взять с собой?
— Мы переезжаем из этой больницы. В этом районе стало неспокойно. Пациентов мы перевозим в другую больницу, на юг. В Фаншань. Нас здесь совсем мало, и мы не справляемся. Нас почти перестали снабжать едой и лекарствами, и работать тут никто не хочет.
— А как же старики?
— Они умерли.
