— Какого цвета? — рассеянно спросил дьякон, приглаживая лысую голову, на которой не осталось ни единого волоска.
— Что «какого цвета»? — переспросил Дуук-тсарит. — Боюсь, я не понял...
— Какого цвета должен быть наряд? — раздраженно уточнил Далчейз. — Сейчас это цвета плакальщика, если вы не ослепли. Мы идем на церемонию погребения? Да? Тогда я оставлю этот цвет. А может, нам предстоит свадьба? Тогда нужно будет сменить на...
— Суд, — сухо промолвил Дуук-тсарит.
— Суд, — понимающе кивнул дьякон.
Чтобы выиграть время, он воспользовался ночным горшком, который стоял в углу маленькой комнаты. И заметил, что чародей начал проявлять признаки крайнего нетерпения. Вместо того чтобы смиренно сложить руки на груди, он нетерпеливо сплетал и расплетал пальцы. Дьякон громко засопел, приводя в порядок одеяние — расправляя складки и окрашивая в серый цвет, который приличествовал судилищу. В это время его сознание, еще не совсем проснувшееся, лихорадочно искало ответ на вопрос: что произошло? Епископ Ванье зовет его среди глухой ночи. В качестве сопровождающего послан Дуук-тсарит, а не простой послушник, как обычно. Не для наказания, а чтобы присутствовать на суде. Дьякон впервые за последние восемнадцать лет облачался в церемониальную одежду. Да, вспомнил он, восемнадцать лет прошло с той страшной ночи, когда принца Мерилона признали Мертвым. Все равно Далчейз ничего не мог понять. Заинтригованный дьякон повернулся наконец к Дуук-тсарит, который едва сумел подавить вздох облегчения. «Молодой еще», — подумал Далчейз, усмехнувшись про себя.
— Что ж, — пробормотал он, — идемте.
И удивился, когда холодная рука снова крепко ухватила его за плечо.
— Мы пойдем через Коридор, отец, — сказал Дуук-тсарит.
— В покои его святейшества? — поднял брови Далчейз. — Наверное, вы здесь новичок, юноша. Но вы все равно должны знать, что это запретное...
— Следуйте за мной, отец.
Видимо, намек на юный возраст задел чародея, и ему пришлось приложить все усилия, чтобы удержать себя в руках. В комнатке Далчейза открылся Коридор, и холодная рука втащила дьякона внутрь. Последовало мимолетное ощущение давления и стесненности, после чего Далчейз оказался в огромном зале, вырубленном в сердце скалы. Легенды гласили, что это сделал тот самый могущественный чародей, который привел сюда свой народ. Это был зал Жизни. В давние времена он носил название зал Жизни и Смерти, дабы представить обе стороны мироздания. После запрета на Темные искусства это название подверглось корректировке. Была ли легенда правдивой или нет, но зал являл собой почти идеальную сферу. Он был похож на каменную дыню, из которой аккуратно выбрали сердцевину. Это помещение располагалось в центре Купели, у самого Источника Жизни, из которого струилась невидимая глазу животворная магия мира. Свод венчали арки из полированного камня. В стенах зала, напротив входа, находились гигантские ниши, тянувшиеся под потолок. Это были так называемые Пальцы Мерлина. Во время важнейших заседаний и советов в них восседали кардиналы Королевства. В противоположной стене темнела еще одна впадина — так называемый Большой Палец, место для епископа, который всегда располагался отдельно от своих советников. По всей длине зала стояли ровные ряды каменных сидений. Холодные и неудобные, они носили среди каталистов и вовсе непристойные наименования, которые шепотом сообщались новым послушникам на ушко.
Обычно сумрак огромного зала озаряли магические светильники, которые поддерживал чародей, находящийся на службе у каталистов. Но сегодня светильники не горели. Далчейз принялся озираться, стоя в полутьме холодного помещения.
— Во имя Олмина! — выдохнул дьякон, опешив от изумления и не веря своим глазам. — Да это же зал Жизни! Я не был здесь с тех самых пор, как... как...
Воспоминания о событии, которое произошло восемнадцать лет назад, нахлынули на дьякона с новой силой. А ведь он, бывало, не мог припомнить, что с ним случилось еще вчера. Он знал, что это — признак наступающей старости. Стремление жить прошлым. Ну, почему бы и нет? Там было гораздо интересней, чем в настоящем. Хотя похоже, что сегодняшняя ночь будет не совсем обычной, понял он, оглядываясь вокруг.
— А где все? — поинтересовался он у Дуук-тсарит, который, не снимая руки с его плеча, направился прямо к Большому Пальцу Мерлина.
По крайней мере, если Далчейз верно помнил план этого зала, именно туда они и направлялись. Чародей пошел вперед, освещая дорогу маленьким светящимся шаром, который держал на ладони. Далчейз поспешил следом. В этой тьме он почти ничего не мог разглядеть. Источник Жизни находился точно посреди зала, насколько он помнил. Дьякон поискал его взглядом. Так и есть, вот он. От Источника исходило слабое радужное свечение, в то время как остальная часть зала лежала во тьме. Внезапно впереди вспыхнул свет. Сощурившись, Далчейз попытался определить его источник, но свет горел так ярко, что он смог только смутно различить несколько фигур.
В последний раз, когда Далчейз присутствовал на суде, был давний случай с мужчиной-каталистом, который связался с молодой благородной женщиной. Ее звали то ли Танья, то ли Анджа, то ли как-то еще... А! Далчейз потряс головой, пытаясь освежить воспоминания. В тот день зал был запружен членами Ордена. Были приглашены каталисты отовсюду, особенно много их прибыло из родного города обвиняемого — Мерилона. Епископ вкратце обрисовал подробности преступления, чтобы потрясти воображение коллег таким страшным грехом. Неизвестно, подействовала речь на таких же грешников или нет, зато многие каталисты не раз засыпали за время трехдневного слушания. А послушники так разволновались, что потом еще целый месяц вечерни пришлось продлевать на час или два. Без сомнений, наказание — Превращение — произвело гораздо более значительный эффект. Далчейзу до сих пор эта сцена являлась в ночных кошмарах. Он снова и снова видел, как рука мужчины, постепенно превращающегося в камень, застывала в последнем отчаянном и непокорном взмахе.
Рассерженный тем, что его снова заставили все вспомнить, Далчейз остановился.
— Послушайте, — упрямо сказал он. — Я требую объяснить, что происходит. Куда вы меня тащите? — Он оглядел темный зал. — И где все остальные? И что случилось с освещением?
— Пожалуйста, подойдите сюда, дьякон Далчейз, — раздался из темноты твердый, но приятный голос. Далчейз догадался, что и голос, и свечение исходят из Большого Пальца. — Вы все поймете.
— Ванье, — прошептал дьякон, содрогнувшись и с тоской вспомнив оставленную теплую постель.
Время повернулось вспять, зал Жизни наполнился запахами мокрого камня и плесневелых гобеленов. Дьякон чихнул, вытер нос рукавом балахона и заставил себя идти вперед, пока не очутился, хлопая глазами как сова, перед его святейшеством, епископом королевства.
— Мой дорогой дьякон, приношу извинения за то, что мы потревожили ваш сон.
И епископ Ванье встал. Это было неслыханной честью — чтобы сам епископ вставал ради обычного дьякона. Более того, ради Далчейза — он пробыл дьяконом сорок лет и, вероятно, умрет дьяконом, потому что имеет длинный острый язык и привык говорить то, что на ум взбредет. Поговаривали даже, что Далчейза давным-давно бы поставили стоять в качестве каменного Дозорного, если бы за него не заступались в неких высоких кругах. Поэтому честь, оказанная ему епископом, была поистине потрясающей. Но то, что последовало за этим, вообще выходило за всякие рамки. Далчейз поклонился и едва не упал, когда Ванье протянул ему толстую руку — не для поцелуя, а просто для пожатия. «Если я сейчас умру, то отправлюсь прямиком к Олмину», — язвительно сказал себе старик. Но он прижал руку епископа ко лбу, не очень искусно притворяясь, что обезумел от восторга. Прикосновение было не слишком приятным, словно прикладываешь ко лбу холодную, только что пойманную рыбину. К тому же пухлые пальцы Ванье слегка дрожали. Видимо, заметив это, епископ вырвал руку, одернул красное одеяние и снова взгромоздился на каменное сиденье. Свет, который сиял из-за спины Ванье, исходил из какого-то магического источника. Лицо епископа оставалось в тени, зато все, кто стоял перед ним, оказывались в круге ослепительно яркого света.
