После командующего флотом слово взял министр обороны СССР Малиновский. Начал он примерно такими словами:
— Я считаю, что приведенные Мозговым факты надуманы. Он, видите ли, печется о боеготовности флота. А по существу, его требования тормозят дело, а порой и прямо направлены на срыв планового выполнения указаний Никиты Сергеевича Хрущева о сокращении частей, существенно не влияющих на боеготовность флота.
Говорил он в нервно-лающей манере, отчего его предложения сбивались в хаотичный шум, и слушающим трудно было уловить даже контуры контр-аргументации. Он терял реноме маршала-фронтовика.
После Малиновского выступил председатель КГБ А. Н. Шелепин. Говорил он спокойно, уверенно, аргументированно доказывая несостоятельность принятых руководителями Министерства обороны решений. В конце своей ремарки он резко прошелся по замечаниям Малиновского и Горшкова и отдельным моментам их неглубоких выступлений.
Начавшуюся сразу же полемику между Шелепиным и Малиновским с трудом погасил Козлов.
Когда закончилось заседание Политбюро и я, уставший от стресса, отправился в гостиницу, в мой номер позвонил первый заместитель председателя КГБ СССР генерал-лейтенант Петр Иванович Ивашутин. Он сообщил, что Фрол Романович высоко оценил мое выступление.
— А военные пусть покрутятся, — заявил он, — если мужества не хватило доложить как есть. Правда — точно горькое питье, неприятное на вкус, но зато восстанавливает здоровье.
Козлов от имени Политбюро сделал внушение Малиновскому и Горшкову и потребовал немедленно приостановить расформирование важных частей и соединений флота и в недельный срок дать подробные письменные объяснения по целому ряду позиций моего доклада.
В тот же день я вернулся в Калининград и приступил к своим служебным обязанностям. Как же легко работалось после этого военным контрразведчикам флота!.. Что касается проблемы, то, согласно постановлению ЦК КПСС, Балтийский флот в короткие сроки стал наращивать свою мощь: началась модернизация, появилась новейшая техника, современные классы надводных и подводных кораблей.
— А дальше как и где служилось? — поинтересовался автор.
— Потом… потом пришлось послужить на Тихоокеанском флоте, в Каспийской флотилии и Прикарпатском военном округе, где меня сделали «сухопутчиком». Там мы с вами и познакомились, чтобы, как видите, через двадцать с лишним лет встретиться здесь.
Последняя встреча с Николаем Кирилловичем состоялась 17 декабря 1998 года в Центральном клубе им. Ф. Э. Дзержинского, теперь это Культурный центр ФСБ.
В этот день проходил торжественный вечер, посвященный 80-летию со дня образования органов военной контрразведки. В холле было много ветеранов. Среди них я увидел бледноватого и несколько осунувшегося генерала Мозгова, почему-то одиноко стоявшего, прислонившись к первой правой колонне от входа в клуб. Я подошел к нему.
— Здравствуйте! С праздником вас, Николай Кириллович!
— Здравствуй, здравствуй, дорогой… тебя тоже с праздником, — быстро заговорил он, улыбаясь, но с явным усилием. — Дожили до восьмидесятилетия. Как много прошло времени. Какими мы стали старыми.
— Теперь надо взять еще один рубеж — девяносто, — искренне пожелал я ему.
— Э, брат, нет, мне этот рубеж уже не вытянуть. Годочки промелькнули, как деревья мимо летящих вагонов.
Разве думал тогда автор этих строк, что видит его в последний раз?!
В глазах генерала читалась плохо спрятанная жизненная усталость, хотя он и пытался ее не выказывать. Однако болезнь явно показывала свое обличье, никого не стесняясь и не пугаясь. Он бросал взгляды из стороны в сторону, словно кого-то искал и не находил. Мне показалось, что Мозгов был чем-то встревожен, и эта волнительная озабоченность передавалась и мне.
Уже потом, вспоминая эту встречу, я пришел к выводу — генерал прощался с обстановкой родного клуба и сослуживцами. А в тот вечер к нему подходили и подходили ветераны. Он их обнимал и скупо по-мужски целовал. Генерал тут же выходил из окружения одной компании и шел к другой группке седовласых коллег по чекистскому ремеслу. Говорил и слушал, слушал и говорил…
Вообще он был скуп на слова, не любил разглагольствований, но хорошо умел слушать и слышать собеседника, проявляя исключительное внимание к человеку, с которым разговаривал. Он это делал естественно, правдиво, без фальши. Ветеран обладал божественной способностью излучать теплоту, живущую в его открытой душе.
Мозгов не давил своим авторитетом, не перебивал, давая собеседнику возможность свободно и спокойно высказать свою точку зрения на тот или иной вопрос. Он никогда не мямлил — говорил четко и ясно, хотя и быстро.
А еще я вспомнил его последние слова, произнесенные с такой душевной болью за разваленное Отечество, за его повальную общественную деморализацию и поруганную армию, в защитниках которой он находился не один десяток лет. Мозгов возмущался разрушенным образом жизни граждан разломанной страны, еще недавно заслуженно имевшей славу сверхдержавы.
Негодовал из-за появления «бациллы морального разложения» людей в погонах, расцвета военной мафии, строящей себе не дачи, а царские хоромы на фоне хижин большинства честных офицеров и генералов. Он глубоко переживал за разлом цельной системы органов госбезопасности и его головного штаба — Комитета государственной безопасности.
И тогда мне в который раз подумалось: ах, если бы такие, как Мозгов, были у руководства органами госбезопасности или военной контрразведки в тот трагический для страны август 1991 года. Он бы не струсил, как это сделали его отдельные высокопоставленные коллеги, смотрящие в рот болезненно амбициозным политиканам. Они держали нос по ветру, а потому и росли, росли, росли. Но, увы, прошедшие события не терпят сослагательного наклонения.
Честные и чистые граждане не в почете, когда бандитски захватывается власть, как не в почете был и Мозгов после того заседания Политбюро, на котором он спас флот, но ущемил себя.
Адмирала, а потом генерала казнили, таская по перифериям, и долго не замечали, а если правильней — не хотели замечать этого сильного и умного, смелого и честного человека те, кто шел на руководящие посты не из профессионалов снизу, а прыгал с партийно-политических трамплинов Старой площади на должностные пьедесталы Лубянки.
И все же он никогда не бросал, как он говорил, «дрожжей в помойку» прошлой вакханалии. А еще он умел в службе требовать, но не унижать и тем более не устраивал разносов и казней на эшафотах служебных гильотин.
Он был великодушен, как всякий сильный человек в своем деле.
31 декабря 1998 года Николая Кирилловича Мозгова не стало.
Он отошел в Вечность, которая нетленна! Отошел как герой нашего времени! Такие люди — штучное ваянье природы.
Из воспоминаний полковника К. П. Анкудинова
В бытность службы автора в Прикарпатском военном округе начальником Особого отдела КГБ при СМ СССР 8-й танковой армии являлся полковник К. П. Анкудинов — участник Великой Отечественной войны, в прошлом сотрудник ОКР Смерш. Опытный контрразведчик Константин Павлович Анкудинов первую часть войны провоевал в должности оперативника Особого отдела НКВД Краснознаменного Балтийского флота. В 1943 году он стал начальником отделения флотского УКР Смерш. Полковник часто приезжал из Житомира на совещания во Львов — в штаб-квартиру ОО КГБ по ПрикВО.
