Дежурный вызывает к подъезду черную начальническую «татру». Сейчас в кабинетах у всех остальных дежурных — в отделах, службах, управлениях — зазвонили телефоны: «Вызвал машину…» Это значит, через несколько минут можно расслабиться, не будет никаких вопросов или указаний.
Шифровальщик докладывает, что есть несколько телеграмм, но они несрочные, могут подождать до утра. «Откуда и о чем?» Действительно, могут подождать.
При самой неспешной езде от подъезда до маленького домика под намокшими ржавыми дубами — две минуты. Мои водители приучены не спешить. На дороге, где не бывает посторонних, под колесами машин то и дело пропадают простодушные жители местного леса, мелкая непуганая живность — чижи и щеглы, которых давно уже никто не видел в Подмосковье, зачем-то выбирающиеся на дорогу кроты, ежи, полевые мыши, даже зайцы. Москва рядом, но недавно ломился в наши ворота кабан и крупной рысью прошла мимо проволочного забора пара лосей.
Поселок освещен равнодушным неоновым светом, осенняя хмарь его приглушает, и желтые окна домов кажутся вырезанными в черном силуэте леса.
Дома тепло, сухо. В полном восторге набрасываются на хозяина истосковавшиеся от безделья собаки — старый лхасский апсо Мак, которому идет тринадцатый год, и молодая глупая бассет-хаунд Глория, перекрещенная для простоты в Глафиру. (Заведи себе собаку, и пусть она будет тебе эталоном человеческого отношения к людям.)
Информационная программа «Время» рассказывает о том, что уже отшумело, мелькают одни и те же лица, «говорящие головы»… Исторический оптимизм сквозь слезы. Некстати вспоминается постановление ЦК КПСС черненковских времен, предписывавшее всем средствам массовой информации напоминать аудитории об обреченности капитализма. Постановление было совершенно секретным и, видимо, поэтому не дошло до рядовых бойцов идеологического фронта.
Время отвлечься и почитать. Иван Солоневич, «Народная монархия», 1951 год, Буэнос-Айрес. Прислали по моей просьбе коллеги из Аргентины. Солоневич был эмигрантом, непримиримым врагом советской власти и исконным, без примеси, русским патриотом. Мои предшественники охотились за ним, где-то году в 38-м послали ему по почте бомбу, взрывом убило жену и секретаря Солоневича. Он остался невредим и продолжал писать.
«Мы стоим, — пророчествует Иван Лукьянович Солоневич, — перед великим возвращением в свой дом, к своему идеалу. Сейчас он загажен и замазан, заклеен лозунгами и заглушен враньем. Но он существует. Нужно очистить его от лозунгов и плакатов, от иностранных переводов и доморощенного вранья, нужно показать его во всей его ясной и светлой простоте. Но не в вымысле «творимой легенды», а в реальности исторических фактов. Наше будущее мы должны строить из нашего прошлого, а не из наших шпаргалок и программ, утопий и демагогии. Всю политическую работу нашего будущего мы должны начать совсем с другого конца, чем это делали наши деды и наши отцы, — иначе наши дети и внуки придут к тому же, к чему пришли мы: к братским могилам голода и террора, гражданских и мировых войн, — к новому периоду первоначального накопления грязи и крови, злобы и ненависти. Нам прежде всего нужно знать нашу историю, а мы ее не знали».
Любезный Иван Лукьянович! Нами правят профессиональные политиканы. Для них история начинается с момента вступления их на пост первого секретаря райкома. Они не знают ни своего народа, ни его истории, ни окружающего мира.
Ни одному человеку, которому хоть немного больно за Россию, у которого нет виллы и банковского счета в США или Австрии, не советую читать Солоневича на ночь…
Телефонный звонок заставляет меня вздрогнуть и выругаться вслух.
Приятный женский голос:
— Леонид Владимирович? С вами будет говорить из машины Владимир Александрович!
— Добрый день! Вот что, завтра в десять вам надо быть на совещании у Зайкова, это по разоружению… Наджибу разъясните ситуацию с Гулябзоем, можете сослаться на меня, а подпишете сами… Что там еще новенького (звук затяжного зевка)? Ничего? Ладно, пока!
— Всего доброго!
Указания Крючкова записаны для памяти в блокнот, Солоневич отложен в сторону.
Есть несколько минут спокойного чтения. А.А. Майеръ — «Годъ въ пескахъ. Наброски и очерки Ахалъ-Тэкинской экспедиции 1880–1881 (Из воспоминаний раненаго)». Рыбинскъ, 1895.
Русский человек с немецкой фамилией, российский воин на самых дальних рубежах Отечества, родная душа…
«В штурмовой колонне кроме охотников была и небольшая морская команда; но командир их, молодой Майер, упал, не дойдя до рва. Он видел, как текинец в него целил, но не хотел согнуться перед матросами. Пуля попала ему в правую щеку, выбила десять зубов, пробила шею и вышла под мышкой. Кроме того, вместе с пулей в рану вошла грязная тряпка, заменявшая пыж…» Это пишет доктор Щербак, участник экспедиции.
«…Он видел, как текинец в него целил, но не хотел согнуться перед матросами…» Достанет ли мне мужества не согнуться?
Гаснет лампа, на оконном стекле беспокойные тени — дуб отряхивает последние листья.
Был день как день, трудов исполнен малых и мелочных забот…
Июнь 91-го
Москва страдает от жары. К середине дня раскаляются стены домов, размягчается асфальт. На пестром толкучем рынке, со всех сторон окружающем здание «Детского мира», появляются самодельные бумажные навесы, солнечные зонтики. Толкучка от этого становится еще неряшливее, придает самому центру Москвы колорит восточного города эпохи войн и революций. Впечатление усиливается обилием смуглых, усатых, с крючковатыми носами физиономий и полным отсутствием стражей порядка. Кажется, вот-вот из-за угла появятся всадники в папахах — персонажи из старинного фильма о Махно, толпа закричит и ринется во все стороны, бросая мелкий товар на панели. Ничего подобного, разумеется, произойти в действительности не может. За углом расположен респектабельнейший, только для иностранцев отель «Савой», за другим углом — новое серое здание Комитета госбезопасности. Немного поодаль — небольшая прогулка вдоль Политехнического музея — кварталы ЦК КПСС, где размещается рабочий кабинет президента СССР и генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева.
Жарко на улице. В просторной комнате на четвертом этаже здания КГБ прохладно, кондиционер работает беззвучно, ковровые дорожки безукоризненно чисты, огромный стол накрыт белоснежной скатертью. Это столовая руководства Комитета госбезопасности. Ежедневно за столом в 13:30 собираются председатель КГБ и его заместители, если, конечно, кого-либо из них не задерживают неотложные дела. Заместитель председателя — начальник ПГУ бывает здесь редко — раз в неделю, а иногда в десять дней. Из Ясенева на Лубянку путь неблизкий, машин на улицах становится все больше, и быстрее чем за 40–50 минут не доберешься. Включать сирену и гнать, нарушая все правила, ради того, чтобы не опоздать на обед, кажется недопустимым.
Столовая на Лубянке привлекает не какой-то особенной едой, в этом отношении она немногим отличается от нашей ясеневской — без разносолов и деликатесов, но вкусно и быстро. За обедом можно услышать интересные, не для печати, новости, обменяться с коллегами мнениями по любой проблеме, получить разъяснения от председателя и — что, пожалуй, особенно важно — неприметно, в ходе общего разговора высказать для обсуждения какую-либо мысль и посмотреть, как прореагирует на нее Крючков.
