– Рад, что ты понял это, брат! – почти хором сказали и Белый, и Ястреб, подойдя к Шторму, кладя ему руки на наплечники. – Выпей это противоядие. И брата спаси.
– Нет! – закричал Шторм, стряхнув с себя руки наследников. – Я ошибся. Он ошибся. Рыбий Глаз ошибся. За ошибки надо расплачиваться. А вам нельзя сложиться столь глупо. Пока вы живы, Мир – жив!
– Пей, Буйный Шторм. Нам не страшен твой яд, – рассмеялся Белый, ему вторил Ястреб. – Агроном уже обрел Венец Владыки Владык – ему никакой яд не страшен, а я не пил с той поры, как ты прикоснулся к вину.
За плечом Белого проявился Сумрак, показав, как от его прикосновения пальцем к вину оно исчезает из кубка.
– Купили меня! – покачал головой Шторм, забрасывая в рот капсулу и разжевывая ее. – Все просчитали!
– А как иначе, брат? – удивился Ястреб. – Как иначе? Нам нужны соратники. Много. Верных. А друзей у нас не очень много. Придется делать друзей из врагов. Так ты – с нами?
– До самой смерти! – Шторм встал на колени, кровь с его вскрытой руки брызнула на брусья пристани. – Не за плату, а на совесть! Клянусь честью!
По всем пристаням тысячи островитян склоняли оружие, вставали на колени вслед за своим кумиром – Буйным Непроглядным Штормом, повторяли его клятву, лили кровь, клялись.
– Хорошо, что вы с нами, Острова! – поднял Белый на ноги Шторма. – Пошли, покажу наши задумки по поводу наших телодвижений. Да, вели людям своим грузить все обратно. Рекой пойдете. Вверх по течению. Нам нужны ваши руки, ваши весла, ваши головы. Враг так силен, что даже от младенцев требуется неукоснительное соблюдение Долга и полная самоотдача. Только тогда мы не то чтобы победим, а хотя бы поживем еще немного. И на шажок приблизимся к мечте.
* * *
Первыми выступили драгуны. Усиленные конными стрелковыми расчетами. Та легкая и мягкая коляска послужила прообразом стрелковой колесницы. Пока их было изготовлено только двадцать четыре повозки, но мастерские работали круглые сутки при свете Магических Шаров, а подмастерья набирались опыта, умений. На стрелковой коляске, на круговой опоре, был установлен тяжелый осадный стреломет. В коляску были загружены запасные дуги, ложа, стрелы. А расчеты бежали рядом. Не сильно отставая от драгунов.
Как только пыль улеглась, пошла конница властителей княжества Лебедя, знаменосцев Белого. Как раз все владеющие конным боем и были собраны в этих отрядах. Отряды возглавляли отпрыски властителей и смотрителей. По большому счету, это была дворянская конница. Смелая, решительная, умелая, но – спесивая, амбициозная, потому – анархичная.
Именно поэтому Ставка Белого ставила боевые возможности конницы властителей в один ряд с драгунами. Притом, что вчерашние мужики и подмастерья в седле держались едва-едва, коней обихаживать еще не привыкли, в конном бою хорошо если запомнили два удара, в пешем – только Стену Щитов. Но драгуны были жестко структурированы. Разбиты на тройки, десятки, полусотни, сотни. И перестроения строем, все – враз, знали лучше, чем индивидуальные способы драки.
За конницей пошла пешая рать властителей. Ядро войска Белого. Под началом самих знаменосцев. Лучшие бойцы княжества. Им и играть роль основы строя, камня, скалы, фундамента, на котором стратеги и тактики Белого надстроят весь боевой порядок. Все же умелого бойца не получить за пару недель даже очень интенсивных занятий. Никак. Не говоря уже о стойкости в бою. Держать удар умеет только тот, кто этот удар уже разок выдержал. И обрел умение подавлять страх. Стоять в строю перед наступающим врагом и мужественно ждать смерти или победы – особый навык, которому научить почти невозможно. Воины знаменосцев большей частью – уже битые бойцы, уже побывавшие в настоящих сечах. Тем и незаменимы. А учить их боевым построениям поздно. Они считали это блажью. Считали, что их мастерство копья, топора и меча и так завоюют им победу.
Очень большая часть войск Белого грузилась на суда островитян и на свои собственные лоханки, что смогли бы одолеть путь вверх по Широкой. В том числе и все здоровые моряки бывшего флота Лебедя. Оружием с ними поделились островитяне. Их же собственным оружием.
Для вооружения тысяч моряков у Белого просто больше ничего не было. В княжестве больше не было ни стали, ни даже бронзы и меди.
Безликие валили огромной беспорядочной толпой, вооруженные ржавыми ножами, дубьем, каменными ножами и топорами, веслами, оглоблями, хозяйственным и сельским инструментом и инвентарем – цепами, топорами, лопатами, кирками, молотами, чаще – деревянными, косами и вилами.
Корпус боевых инженеров, как и основная, хотя и немногочисленная сила Корпуса магов, уже был на месте, укрепляли оборону долины реки Широкой, ремонтировал пути и дороги, мосты и переходы.
А егеря уже рыскали за хребтом. Людоедов там было еще немного, а вот города пустошников – наоборот – держались еще. Если налетчики Змей их не смогли взять с наскока, то города вставали в осаду. И оставались в боевом состоянии, даже если конница Змей и скрывалась в пыли Пустошей.
Облетала немногочисленная листва немногочисленных деревьев. Урожаи были собраны. Благо – рабочих рук было хоть отбавляй. Понятно, что поля и сады Лебедяни были разорены бардаком, неуправляемыми и бесконтрольными толпами, бунтом. Но княжество – это не только Лебедянь. Властители, управляющие выделенными им ленами, большей частью сохранили свои угодья от разграбления. Всего-то и надо было – организовать все эти тысячи и тысячи людей, истосковавшихся по работе и изголодавшихся. Отряды трудового ополчения пришли на помощь властителям и смотрителям по велению князя, не только помогая быстрее и полнее собрать урожай, но и освобождая ратных мужей, кузнецов и мастеровых от жатвы, дав им возможность полнее подготовиться к предстоящим битвам.
Властители после этого посмотрели на «блажь» княжича другими глазами. И на него самого иначе посмотрели. И к подготовке похода отнеслись – иначе. Если до страды большинство знати Лебедя, обиженной на «дерзкого молокососа», хотело выслать ему пусть большую часть воинов, но не лучшую часть, да и сами не желали идти на смерть по прихоти «самозванца», то теперь они доставали из пыльных сундуков свои старинные доспехи, срочно подгоняя их к своим телам, изменившимся с годами. Решив, что не пристало отсиживаться дома, когда «все пошли». Звание труса, слабодушного было самым обидным в этом Мире.
При этом отцы видели глаза сыновей. Горящие глаза. И понимали, что как только пойдет дурной слушок, что глава Дома «ослабел рукой», тем паче, что «ослабел духом», свои же отпрыски удавят подушкой, втихую, чтобы не позорить честь Дома.
Ну, а сама молодежь была рада войне. Молодости свойственно не строить прогнозов будущего. А свойственно мечтать. Каждому из них казалось, что погибнет или будет искалечен не он, а другой. Он-то пренепременно вернется домой героем, замеченным князем, признавшим его Достойным Памяти Отцов! И от войны они ждали не тягот, лишений и потерь, как отцы их Домов, а непременно – подвигов, приключений, победных схваток, восторгов в глазах милых и чистеньких сестер Милосердия, на фоне их прислуги и дочерей мужиков выглядящих сущими ангелами.
