Хрипели и кричали раненые кони, хрипели и кричали раненые люди, грохотали удары в щиты, со звонким хрустом лопались древки пик.
Как и было уговорено, как только конница встала, Безликие прижались к земле, накрываясь щитами. По их спинам, по щитам – бежали ополченцы, большей частью теперь не отличимые от крестоносцев – все с крестами. Они с разбегу пронзали людоедов копьями, стаскивали их с коней крюками алебард, рубили их топорами, пронзали мечами.
А через их головы летели стрелы, без затруднений пробивая легкие доспехи открывшихся всадников.
Задние ряды конницы сначала давили на вставшую голову атакующего клина, но увидев, как стремительно валятся всадники, подобно хлебу под серпом, стали разворачивать коней, унося ноги от этого черного знамени.
– Один – ноль, – сказал Белый. Он, как и положено командиру, стоял под стягом – собственным плащом, растянутым на перекладине, в качестве флага.
Бегом несли в тыл раненых и убитых. Зуб орал клыканом, выстраивая заново строй, но крестоносцы увлеклись добиванием Змей и сбором трофеев, не слушали его.
Гадкий Утенок повернулся к Корню:
– Иди, помоги Зубу, постучи там самым тупым – в печень. И уводи всех умеющих верхом оттуда. Как будешь готов – отходи без особого знака. Я к вам подойду позже.
Корень побежал вниз. Белый не стал смотреть, как они будут сбивать с увлекшихся кровавой жатвой людей помутнение рассудков. Надо было жевнуть чего-нибудь. Получив по носу, Змеи теперь будут ждать пехоту. А вот как подойдут сотни Неприкасаемых, станет не до еды.
– Как ты? – спросила Синька, видя, как Белый, с отсутствующим видом, жует распаренное мясо с черствой краюхой хлеба.
– Нормально, – ответил Белый, скосив глаза на девушку, но даже не пошевелившись.
– Ты прости меня, дуру, – пылко прошептала Синька.
– Простил уже, – повел плечами Белый. – И ты меня прости. Попала под горячую руку. Зудит эта ментальная связь с Пятым. Ну и сука же этот Мастер Боли! Пытает его, чтобы мне досадить! Это надо же таким злоумышленником быть, чтобы установить между нами, бездарями, Ментальный Мост! Ох, и силен же этот бывший настоятель.
– Искусен, – кивнула Синька, – как жаль Стрелка!
– А нечего было одному по Пустошам носиться! Тебя тоже касаемо! Поняла?! Если еще и через тебя будут меня пытать, вскроюсь!
– Тебя тоже касаемо, – девушка положила свою ладонь на наруч Белого. – Все норовишь от стражи сбежать. Той же болячкой страдаешь – считаешь, что именно с тобой ничего не случится. Считаешь себя самым-самым? Забыл – на каждую хитрую рыбу…
– Найдется рыба хитрее и крупнее, – кивнул Белый. – Старик, правда, говорил чуть иначе.
– Старый – тот еще сквернослов, хоть и бог. Но и на него нашлась своя рыба. Будь осторожен, Белик, хорошо? Очень тебя прошу. Я не смогу жить без тебя. Обещай мне.
– Обещаю, – кивнул Белый, поднимаясь, нервно поведя плечами, пошел.
Синеглазка осталась одна. Она поправила волосы и стала одевать шлем. Когда бармица перекрыла свет, девушка вдруг поняла, что он слишком легко дал ей обещание. Слишком. Зная, что не сможет его выполнить. И не желая его выполнять. Не желая останавливаться на полпути. Слезы помогли узкому подшлемнику проскочить по лицу.
* * *
– Красиво идут, – вздохнул командир, глядя на ровный прямоугольник коричневой черепахи, топающий по дороге.
Неприкасаемые – прямо с марша – пошли в атаку, на ходу выставили копья, закрылись щитами, образовав сплошную корку из щитов.
– Вот! – ткнул пальцем Гадкий Утенок. – Это – «черепаха»! Видишь, Зуб? А что ты прошлый раз сделал?
Сбитый Зуб, молча, нахлобучил шлем, натянул на ладони боевые перчатки, подхватил топор и большой щит, пошел к стене щитов, выстроенной за вторым рвом.
Стрелы самострелов били в обшитые бурой кожей щиты Неприкасаемых, застревали. Большие стрелы стрелометов ударяли в панцирь щитов со звонким грохотом, пробивая щиты, больше чем наполовину погружаясь внутрь. Кто-то из Неприкасаемых при этом спотыкался, но недолгая брешь в щитах тут же закрывалась, и «черепаха» продолжала накатываться по дороге, как рок неизбежности.
И этот вид накатывающегося бурого прямоугольника вызывал трепет. И мага разума нет. Некому поддержать, некому изгнать страх из сердца.
– Стрелковые расчеты! – закричал командир. – Залпом!
Разом четыре длинные стрелы ударили в строй Неприкасаемых. Разом четыре прорехи в их щитах. На несколько секунд только. Но за это время и самострельщики разрядились в эти прорехи, раня, убивая Неприкасаемых.
Строй бурых щитов восстановился. Новые Неприкасаемые быстро перестраивались, занимая места павших и раненых. Но тут – еще четыре стрелы ударяют в щиты, пробивая и щиты, и щитоносцев. В бреши опять ныряют стрелы.
Пока коробка Неприкасаемых дошла до первого рва и трупов коней и всадников, успели дать пять залпов. А вот на рву стрелы собрали богатый урожай. Первый ряд Неприкасаемых спрыгнул в ров, подставив спины другим бурым воинам. Но это вызвало временное расстройство сплошного щитового панциря. В щели тут же устремились стрелы, а ранения бурых вызывали цепную реакцию волнения щитов и проникновения в бреши стрел.
Но коробка Неприкасаемых продолжала накатывать на тонкую линию защитников черного стяга.
Первый ряд Неприкасаемых накатил на двойной лес пик. Отклоняя наконечники щитами, руками, телами. И тут же – продавливая строй Безликих. Крестоносцы били секирами в щиты, умирали, пронзенные сразу тремя-четырьмя копьями. Стрелы, выпущенные в упор, в открывшиеся лица Неприкасаемых, никак не сдерживали их напора.
Их не сдержал даже удар магией земли – десяток Неприкасаемых взлетел над землей, поднятый на Клыки Скал, десяток был покалечен. Но следующие ряды бурых ломали узкие каменные пики, рвались в бой, топча павших Неприкасаемых.
Зуб скомандовал отход. Но как отходить, когда стена щитов плотно увязла в схватке с Неприкасаемыми, когда умирали Безликие, беззащитные и бессильные против выучки бурых? И как отходить спиной вперед по перекопанной ямами дороге? Конечно же отход превратился в беспорядочное бегство. Бежали стрелковые расчеты, бежали крестоносцы, бежали Безликие. Под стрелами Змей, метаемыми через головы Неприкасаемых, поражаемые в спины.
– Сейчас! – крикнул командир. – А то их строй рассыплется!
Комок опять вырастил узкие каменные пики прямо под ногами Неприкасаемых. Шепот дождался, когда между плотным строем бурых и бегущими союзниками появится разрыв, и ударил Шаровой Молнией. Белый искрящийся шар резво влетел в самую середину бурой коробки, взорвался ветвистыми молниями, с треском и грохотом. Неприкасаемые тряслись, как припадочные, сгорая заживо, сердцевина их строя рухнула на землю. Резко завоняло предгрозовым небом, горелой шерстью и паленым мясом.
Казалось, еще один шарик молнии – не останется ни одного Неприкасаемого в живых, но маги отошли в самый тыл, опять улеглись под дощатый навес, усиленный свежеснятой конской шкурой.
