Зуб поклонился, опустив глаза. Стал разворачивать людей. У многих бойцов, у слишком многих Белый увидел обреченность в глазах. Но они подчинились, пошли на дорогу. Но шли, как на смерть. Да так оно и было! На смерть. Если сотня Неприкасаемых растерзала их строй, пробила их ряды, как стрела пробивает льняную рубаху, то что они смогут противопоставить трем коробкам бурых убийц?
А три маршевые коробки Неприкасаемых слились в одну ударную колонну. И пока стояли вне досягаемости самострелов.
– Два и три, – считал шепотом Белохвост, – и еще пять. Если я не ошибся в расчетах.
Эту построенную коробку они, может, и перебьют, с помощью магов. А вот как, и главное – кем, отбиваться от еще пяти сотен бурых и конницы?
Зуб уже не смог перекрыть все узилище стеной щитов. Сдвоенный ряд щитоносцев стоял лишь в самом центре, прямо на дороге.
Белый остановил Госша, что возвращался из тыла, залитый кровью.
– Что там случилось у тебя? – спросил командир.
– Часть Безликих перед лицом страха отказались принять искупление. И побежали, – поклонился Госш, пряча глаза.
– Это они тебя?
– Да, Каратель.
– Значит, дело не в страхе, – Белый сокрушенно покачал головой. – Они повернули свое оружие против нас же. А ты скрываешь это от меня.
– Это мой позор, Каратель. Все малодушные убиты.
– Из страха смерти не идут на смерть, – покачал головой Белый. – Не от страха они повернулись и напали на тебя и на моих людей.
– Из страха люди идут на гораздо худшее, чем смерть, о, Великий. Самые ужасные, самые мерзкие дела человек и совершает из страха смерти. Боясь смерти, можно сделать своих же детей и внуков людоедами и грешниками. И убийцами детей. Прости меня, Каратель, мне надо выжечь в себе страх. Надо болью искупить грех.
Госш поклонился и побрел вниз, к стене щитов. Слышавшие этот разговор Безликие бросали стрелы и самострелы, брали копья и бурые щиты, плелись за ним. Стрелки было начали возмущаться, но видя, что Белый никак не реагирует на эту выходку Безликих из расчетов, вернулись к своим самострелам и стрелометам, перераспределяя оставшихся помощников и заряжающих.
Белый вдохнул воздуха побольше и начал кричать:
– Какая разница, когда и где кто из нас умрет? Сегодняшней ночи никто из нас не увидит. Безликие падут первые. Потом – падут и остальные. Удара восьми сотен Неприкасаемых нам ни за что не сдержать! И от них – не убежать! И куда бежать? Уже сколько дней пути – разоренные, сожженные, мертвые города. В которых двигаются только Бродяги. И, кажется, уже весь Мир разорен и сожжен. Во всем Мире – только людоеды и Бродяги. И – мы! И куда бы мы ни пришли – это безумие придет следом. Тогда – зачем идти? Чтобы умереть – уставшим? Чтобы съесть лишний кусок безвкусной конины? Выпить лишний глоток соленой воды?
Белый осмотрел слушающих его людей.
– Тогда – зачем бежать? Незачем! Я не побегу! Я тут встану! Я тут останусь! На этой безымянной дороге, на этом безымянном пригорке. Но и эта зараза через меня не пройдет! Вы со мной, люди свободного Мира? Вы со мной?
– Да! – дружный рев был ему ответом.
Белый прошел к стене щитов, встав позади женщины, плечи которой ходили верх-вниз от страха и рыданий, но свой щит и копье она держала крепко. Лишь наконечник копья плясал в такт ее рыданиям. По бокам Белого встали маги. Белый посмотрел в их лица. Комок подмигнул ему.
Белый усмехнулся самыми краешками губ. Прав был Старый – нельзя побороть страх. Страх сильнее. Его надо… принять. Сжиться с ним, как со старым, мерзким, противным, но – другом. И только тогда ты увидишь выход там, где других ждет смерть. Смерть от страха. А вот тогда и посмотрим, кто будет смеяться последним!
* * *
Грозный бурый строй Неприкасаемых разом, в полной тишине, опустил копья, и все разом шагнули. От их шагов дрожала земля. Чувствуя, как холодеет где-то под желудком, Белый стал говорить, так громко, как смог:
– Мне тоже страшно. Посмотрите на них. Это наша смерть. Но это не только наша смерть. Это – смерть всего! Всего Мира!
Белый помолчал, набирая воздуха, давая людям проникнуться осознанием неизбежного.
– Посмотрите на Неприкасаемых! Пристально. Это дети. Это ваши дети. Из ваших детей сделали Тварей. Бездушных Тварей. И если мы их не остановим – тысячи и тысячи детей оденут бурое! Тысячи и тысячи женщин лягут на жертвенный камень под жертвенный нож Мастеров Боли, чтобы прокормить этих вчерашних детей человеческим мясом.
Белый еще помолчал.
– Таким ли мы видим будущее Мира? Такой ли судьбы мы хотим своим детям?
И после недолгого молчания закричал:
– Нет! Не бывать такому! Это – мерзость! И боги против этого! Именно поэтому мы с вами – здесь и сейчас! Триединый в лике Старца и Матери привел нас сюда, чтобы в нас с вами Триединый воплотился в лике Воителя. В лике Карателя! Чувствуете, как Сила Триединого наполняет ваши сердца? Боги с нами! Кто против нас? Стреляй! Бей! Рви эту мерзость!
Щелчки самострелов и стрелометов потонули в реве сотни глоток. Белый видел восхищенные и удивленные взгляды магов, Зуба.
– Стоять! Стоять! – ревел Зуб. – Держать строй!
Только что едва стоящие на ногах, едва не роняющие копья из потных, слабых пальцев, люди едва не побежали в атаку на ровные бурые ряды, марширующие шаг в шаг, строем, от чего земля дрожала и гудела.
– Молодец, – прошептал Комок, наклонившись к Белому.
– Сплюнь, сглазишь! – сказал с другой стороны Шепот.
– Не отвлекаться! – рявкнул на них Белый.
Стрелы били в бурый строй без какого-либо урона. Стрелометы так же исправно пробивали щиты, но их удары были подобны камушкам, бросаемым в набегающую морскую волну. Бурый строй щитов смыкался над павшими, продолжал накатываться коричневой стеной на тонкую цепочку людей Белого.
– Я готов, – пророкотал Комок.
– Давай! Вломи им! – закричал Белый, которого вал бурых щитов тоже давил, морально. – Стрелки! Готовсь!
Клыки Скал, хорошо освоенные Комком, горячо им любимые, выскочили из земли на всем протяжении перешейка, круша бурых подростков, ломая, пронзая, убивая, калеча. Многоголосый вой боли и смерти столкнулся с ревом торжества с этой стороны поля боя. Стрелы жадно впивались в открывшиеся цели, пронзая тонкие доспехи из человеческой кожи Неприкасаемых. Стрелки вскидывали заряженные самострелы, спускали держало, передавая разряженные самострелы помощникам. Еще залп, еще.
Бурая толпа, осыпаемая стрелами и проклятиями, просочилась сквозь Клыки Скал, опять собиралась в строй. Комок, тяжело дыша, исподлобья, смотрел на них. Крупные капли пота текли по его носу и щекам. Его борода уже топорщилась мокрыми сосульками.
– Давайте, давайте, собирайтесь кучнее, твари! – бормотал он, баюкая на пальцах заготовку заклинания.
